Л.И.Старченко родился в 1902 г. в дер.Новокурск, ныне Назаровского р-на
Красноярского края. Деревня была основана переселенцами из Курской губ. в 80-х
годах прошлого века (отцу Л.И.Старченко было тогда 9 лет). В армию Колчака
Лаврентия Ивановича не забрали: брали с 18 лет. Лаврентий Иванович служил в
Красной армии в 1924-1925 гг. в саперных войсках, в Иркутске, а затем вернулся
домой и принимал участие в коллективизации в своей деревне.
В 1930 г. односельчане выбрали его председателем Новокурского сельсовета, это была неоплачиваемая должность, а хлопот доставляла много. Сельсовет входил в Березовский (центр – с.Березовское) район Западносибирского края. В следующем году район был включен в состав Назаровского р-на, а сельсовет – в состав Скрипачниковского сельсовета. Лаврентия Ивановича кооптировали в состав Скрипачниковского сельсовета и выбрали его снова председателем, хотя он был беспартийный. Колхозы оставались отдельными: в Новокурске «Майские дни», в Скрипачах – «Красный Октябрь».
В сентябре (или октябре) 1932 г. из района привезли нового председателя сельсовета – партийного, а Лаврентия Ивановича сняли, будто бы за употребления или халатность (см. ниже). В декабре 1932 г. по тем же обвинениям его осудили. Для этого в Скрипачах была устроена выездная сессия Назаровского райсуда. Вместе с Лаврентием Ивановичем судили еще двух колхозников из Скрипачей: полевод Семен Калинович Чмель (р. ок. 1900 г.) и механизатор Поликарп Михайлович Хорохов (р. 1903 г.). Всем троим дали по 5 лет по ст.109 УК, причем весь суд продолжался 15-20 минут. Лаврентию Ивановичу суд вменил такие «преступления»: невыполнение плана мобилизации средств и нереализация займа, а также «сочувствие к кулакам». Суд проходил в клубе. Осужденных отправили в ачинскую тюрьму, где они пробыли примерно неделю в камере площадью в 15 кв.м с двухэтажными нарами. Вначале в камере было 10-12 заключенных, за неделю их число увеличилось примерно до двадцати. Затем все трое в числе прим. 40 человек из разных камер ачинской тюрьмы были отправлены на лесозаготовки на станцию Кемчуг, в 70-80 км к востоку от Ачинска.
На Кемчуге, в 3 км от станции, на лесосеке стоял большой барак, была баня, кухня и т.п. Не было никакой охраны. В бараке жили ок. 100 человек, в т.ч. заключенные или ссыльные украинцы, сильно обмороженные от непривычки к сибирским зимам. На их место поселили новоприбывших, а украинцев увезли. Это происходило еще до Нового года.
На Кемчуге было нормальное питание, к заключенным приезжали жены и привозили все, что было нужно. Лаврентий Иванович работал и на вывозе хлыстов с лесосеки на станцию, где в тупике лес грузили на товарняки. Для вывоза предназначались сани с «прицепом», от лесосеки до станции была сделана ледянка. Хорохов грузил лес на сани, а Чмеля за хорошую грамотность взяли работать учетчиком в конторе.
В начале апреля 1933 г. ледянка начала таять, и лесозаготовки прекратились. Заключенных отправили обратно в Ачинск, но теперь посадили не в саму тюрьму, а в двухэтажный казначейный дом напротив тюрьмы (тюрьму было видно из окон). Здесь в большом помещении на 2-м этаже находилось 150-200 заключенных, очень многие из них сидели по указу «семь-восемь» (от 7 августа 1932 г.) со сроками 3, 5 и даже 10 лет. В этом зале были нары. Заключенных смотрела врачебная комиссия. Было известно, что готовится этап в Бамлаг.
Но Старченко, Чмель и Хорохов в этот этап не попали. Они пробыли в «казначейном доме» около суток, и утром за ними троими пришел конвой с собакой и уполномоченным из Томска, который приехал верхом. Поскольку их повели в сторону станции Ачинск-2, они подумали, что их повезут на юг, но конвой остановился у здания ОГПУ. Узников завели в здание, и вскоре они увидели, что из подвала выводят еще троих арестованных: председателя ачинского райпотребсоюза, директора Ачинского леспромхоза и еще кого-то из районного начальства (Лаврентий! Иванович не помнит их фамилий, а помнит только, что пред. РПС и директор ЛПХ были довольно толстые). Отсюда шестерых заключенных повели на станцию Ачинск-1 и там, в тупике, они увидели отдельно стоящий вагон. У вагона им скомандовали сесть на землю и опустить головы книзу, открыли вагон и загнали их внутрь.
Это был «столыпинский» вагон, уже битком набитый. В нем Лаврентий Иванович сразу увидел многих знакомых ему людей. Оказалось, что вагон только что пригнали из Назарово (50 км к югу от Ачинска), а перед этим заключенные ночевали там в церкви. Все они были арестованы за день-два до этого. Среди них были: председатель колхоза «Майские дни» Кузнецов из Новокурска, председатель колхоза Андрей Григорьевич Мирошников из дер.Карбалык, два брата Чумаковы из Новокурска, которых арестовали дома – Василий Митрофанович (полевод, р.1903) и Кирилл Митрофанович (пред. сельпо в Скрипачах, р.1906), секретарь Назаровского райотделения Осоавиахима Василий Дмитриевич Годицких (р.1903), два брата Цыганковы, колхозники из новокурских «Майских дней», – Тихон Осипович (бригадир тракторного отряда, р. ок. 1905) и Гаврила Осипович (тракторист, совсем молодой, р. ок. 1915). Этот вагон узники покинули уже в Томске.
В томской тюрьме новоприбывшим объявили, что все они обвиняются по ст.58 пп.2, 7, 11. Старченко, Чмель и Хорохов удивились и стали объяснять сотрудникам ГПУ, что у них троих приговоры уже есть и что они отбывают срок. Они имели при себе кассационные приговоры, которые тут же и продемонстрировали, но в ответ услышали, что это ничего не меняет. Их отправили в барак рядам с тюрьмой, в одной ограде, в котором было примерно 200 заключенных, нары стояли в 3 этажа. В сутки давали 300 гр. хлеба и баланду. Не разрешалось ни писем, ни передач.
Через несколько дней всех новокурских ночью вызвали из барака и в фургоне повезли на допросы в томское ГПУ. Там всех развели по кабинетам на 2-м этаже. Лаврентия Ивановича привели к молодому следователю Федорову, который поначалу вел себя довольно любезно, спросил: «Курите?» и предложил «Беломор»: «Нате, покурите». Затем он стал расспрашивать Лаврентия Ивановича о его роботе в сельсовете и об отношениях с секретарем партийной ячейки. Секретарем была Анисья Петровна Игнатьева. Следователь заявил, что вся партийная организация вела вредительскую работу и вербовку в контрреволюционную организацию, и что Старченко тоже был завербован секретарем (Игнатьевой), которая уже призналась.
– Я же пять месяцев сижу! – ответил Лаврентий Иванович.
– Вы агитировали против колхозов! – заявил следователь.
Лаврентий Иванович на это ответил: «Как же я мог против колхоза агитировать, если я его первый организовал? Может и были какие промахи в моей работе, а больше ничего». Следователь говорит: «Так вы не агитировали?» – а сам тем временем пишет протокол. Потом говорит: «Распишитесь». Лаврентий Иванович говорит: «Не буду». Следователь: «Выйди вон!». В коридоре: «Стой! Руки по швам!» Через некоторое время: «3аходите! Подписывайте!» «Ладно, подпишу», – сказал Лаврентий Иванович и внизу протокола написал, что ни о какой агитации не знает, так как в это время был в заключении. Увидев это, следователь впал в буйство, скомкал протокол, выхватил наган и с размаху ударил им об стол, снова выгнал Лаврентия Ивановича в коридор. Так же выгоняли в коридор и других. От Лаврентия Ивановича следователь так ничего и не добился. Там, в ГПУ, Лаврентий Иванович имел и совсем неожиданную встречу – с главным свидетелем обвинения на своем процессе в декабре 1932 года, сельхозуполномоченным Назаровского райкома Свиридовым. Только теперь он оказался в роли главного обвиняемого: согласно версии ГПУ, он был главным вербовщиком в контрреволюционную организацию, составлял списки ее членов и раздавал им деньги. Дальнейшая судьба Свиридова неизвестна. После допросов всех вернули обратно, в тот же барак.
Перед самым 1-м мая из барака ночью увели около 100 заключенных. Среди них были Кузнецов, Мирошников, Чумаковы, Чмель, Годицких, а оставшиеся уже не заснули до утра, ожидая, что вот-вот придут и за ними. Но этого не случилось, а наутро вернулся один из тех, кого увели – совсем молодой паренек, которого увели вместе с отцом и, как видно, по ошибке. Он не сообщил никаких подробностей, но дал понять, что остальных повели на расстрел.
На 1-е мая по случаю праздника узникам выдал по целых 500 гр. хлеба и кашу. Через несколько дней им объявили, что теперь разрешаются письма, передачи, свидания, и новокурцы сразу же послали домой телеграмму об этом. Вскоре стали приезжать на свидания жены к родственниками узников, также и к тем, кого увели перед 1-м мая. О судьбах исчезнувших узников ГПУ молчало, ответ был один – что здесь их нет.
Во 2-й половине мая Лаврентия Ивановича и многих других перевели в пересыльный барак, неподалеку от прежнего. Но здесь они провели только сутки, может быть двое суток, а потом их вызвали на вахту, обыскали, объявили приговоры закрытой выездной сессии краевого суда (Запсибкрая) и велели расписаться, что ознакомлены. Все, с кем сидел Лаврентий Иванович, получили по 10 лет (без поражения), и только младший Цыганков (Гаврила) – 5 лет. Сразу после этого узников погрузили в состав, и этап пошел на Бамлаг. Только 6-летников, в т.ч. младшего Цыганкова, высадили на ст.Тайга неподалеку от Томска. В вагоне с двухэтажными нарами, где был Лаврентий Иванович, с ним было 35 узников.
Этап прибыл на ст.Урульга Карымского р-на Читинской области, где находился штаб 2-го отделения Бамлага (между Читой и Шилкой). На Бамлаге в это время прокладывалась вторая колея железной дороги, но на строительство Лаврентий Иванович не попал. Узников, имевших отношений к сельскому хозяйству, забрали на вновь созданный совхоз или подсобное хозяйство при 2-м отделении Бамлага. Он находился здесь же, в Урульлаге, и для работы в нем набрали около 200 узников – сибирских и алтайских крестьян, были также донские казаки. В их числе были агрономы, полеводы, зоотехники. Хорохов также оказался здесь, он работал кузнецом.
Подсобное хозяйство мало походило на лагерь, это было ближе к условиям ссылки. Там не было никакой охраны. Сразу после этапа тех, кого набрали в колхоз, послали на сенокос, а потом распределили по участкам, где они жили в бараках, а в контору приходили, когда было нужно. Позднее Лаврентий Иванович работал там на тракторе. Питание было сносное, были овощи.
Летом 1937 года всю 58-ю статью из подхоза отправили этапом на ст.Зея (Свободный?), но Хорохов в этот момент где-то отсутствовал и в Зею не попал. Известно, что он пробыл в Бамлаге до окончания срока в 1943 г., сразу по освобождении был мобилизован и погиб на фронте.
На ст.Зея 58-ю статью собрали в отдельный барак (более 200 человек) в большой зале, где было много бараков с уголовными. Там заключенные из разных концов Бамлага, многие из них – москвичи и ленинградцы, пробыли 3 месяца. Там не было никакой работы, в сутки давали 300 гр хлеба и баланду, а во время ежедневной 15-минутной прогулки – клочок бумаги и щепотку табаку: на прогулке разрешалось курить. Потом всех вернули в прежние места заключения. Лаврентий Иванович снова оказался в подсобном хозяйстве в Урульлаге, где режим оставался прежним, т.е. бесконвойным, а в 1939 г. его перевели в строительный лагерь в Шилке. Там он строил железнодорожный вокзал, потом 8-квартирные дома, стал плотником.
Весной 1940 г. заключенных-строителей отправили этапом на запад, в Кеми. В этапе было не менее 1000 узников. В Котласе их выгрузили из состава, загнали в трюм баржи и недолго везли по Сев. Двине (или Вычегде?). На берег они сошли около узкоколейки, и состав повез их на северо-восток. Лаврентий Иванович считает, что везли их недолго, несколько часов, но это могло быть и больше, поскольку этап высадили в районе Чибью, где кончалась построенная железная дорога. Отсюда через тайгу этап погнали на новый участок, где еще не было ничего, не было и продовольствия. Только на 3-й день привезли и выдали по 1 кг муки. Потом продовольствие завезли по реке на больших лодка – шнягах, и по выложенной из бревен дороге его доставляли на лагпункт. Лаврентия Ивановича начальство назначило бригадиром грузчиков и велело набрать бригаду из 8 заключенных. С этой бригадой он разгружал лодки и доставлял продовольствие в лагерь. Позднее его отправили в строительную колонну, которая строила станции и поселки на железной дороге. На строительстве железной дороги лагпункты располагались с интервалом 6-7 км, в каждом было 1000-1500 узников. Колонна, где работал Лаврентий Иванович, построила также на ст.Чибью нефтеперерабатывающий завод для перегонки местной нефти, как раз в тот период, когда часть кавказских нефтепромыслов оказалась за линией фронта.
В апреле 1943 года у Лаврентия Ивановича закончился срок, и его освободили из заключения. Правда, в свое время в Урульлаге он за хорошую работу получил сокращенные срока (зачет) на 6 месяцев, но зачеты давно отменили «до особого распоряжения», и он отбыл 10 лет до звонка. Официально он не был ссыльным, но до конца войны освободившимся узникам не разрешали уехать домой. Начиная с 1943 г. ссыльных и бывших узников стали брать на фронт. Пришла повестка и Лаврентию Ивановичу, но ему посоветовали остаться работать на Печерской дороге. Вместе с молодым украинцем, тоже недавно вышедшим из лагеря (как звали, он не помнит), они поехали на ст.Тобыс, на участок, который из ведения НКВД уже перешел к МПС. Там его как бывшего сапера и строителя охотно приняли на 11-ю дистанцию, в ремонтно-мостовую группу. Работники жел. дороги получали бронь. Одновременно с Лаврентием Ивановичем туда же поступил другой недавний заключенный, Александр Васильевич Баков родом из-под Вологды, р.1910-1915 г., получивший в 1938 г. от трибунала 5 лет плюс 2 года поражения в правах по обвинению «вредительство». Он был командиром артиллерийской батареи, служил в Сибири. Во время перехода по тайге конная упряжка с орудием где-то застряла и ствол орудия погнулся. Из этого было состряпано дело.
В 1946 г. бывшим узникам разрешили поехать в отпуск. Лаврентий Иванович поехал домой, к семье. Ехал он больше недели, и решил не возвращаться, тем более что председатель колхоза стал его уговаривать остаться в деревне. Из Кеми прислали телеграмму, чтобы он возвратился, с обещанием, что не станут судить (за это могли дать 6 месяцев). Председатель через райком и райисполком выхлопотал акт, что Старченко нужен в колхозе, так и остался он дома.
Примечание. Теперь Новокурск относится к Шарыповскому району.
Записал В.С.Биргер. Красноярское общество «Мемориал». (26 мая 1989 г.)
В 1920-1930 гг. из Новокурска были высланы многие семьи. Чумаковы и Андреевы были высланы на «гарь» - в болотную тайгу в Тюхтетском районе; спустя некоторое время они вернулись. Один из Чумаковых до высылки был председателем сельсовета, потом на его место выбрали Лаврентия Ивановича. Других высылали в Саралу, на золотые прииски: братьев Ивана и Игната Травкиных, всю семью Асмолиных, Семена Чистякова (см. ниже о его племянниках).
В бараке в Томской тюрьме, куда бросили арестованных, привезенных из Назарово, было много председателей колхозов со всего района, было много людей из Березовской МТС: руководство, механики, шоферы. Из Новокурска было 11 человек, из Скрипачей – 8.
Вот что известно о братьях Цыганковых: Гаврила, который получил 5 лет и оказался в Тайге, потом бежал, получил новый срок, а после освобождения, во время войны, был мобилизован и погиб на фронте. Тихон Цыганков попал в Бамлаг, но не в подсобное хозяйство. Он выжил, женился в тех же местах на ссыльной или бывшей узнице, впоследствии они уехали к ней на родину. Они жили в Пензе, еще 3 года назад он был жив. Возможно, жив и сейчас, но адрес неизвестен.
В строительной колонне в Шилке Лаврентий Иванович получил звание стахановца и был переведен в стахановский барак, где условия были лучше. Начальником колонны был вольнонаемный Фитерман. Однажды Лаврентий Иванович заболел и не вышел на работу. В этот же день Фитерман обходил бараки и, увидев больного Старченко, распорядился немедленно направить его в больницу и даже выдал 50 рублей на питание.
У Семена Калиновича Чмеля было еще 3 брата: Григорий (р.1898), Иван (р.1902) и Василий (р.1904). Василий погиб на фронте. Григорий в 1934 или 1935 г. уехал в Боготол и выучился на машиниста, но работал в жел.дор. депо, возможно, слесарем. В 1936 г. он был арестован, судьба неизвестна. Иван в 1926-1927 гг. служил в армии, а в 1928 г. уехал в Томск учиться на горного инженера. В середине 30-х гг. он приезжал в гости к родственникам в деревню, а потом пропал, и о нем ничего не известно.
В Новокурске в 1936-1937 гг. были арестованы Алексей Васильевич Решетов, братья Родион (р. около 1906) и Пантелей (р. около 1908) Чистяковы. Они отсидели по 10 лет и потом вернулись.
Были также арестованы, как говорили, «за религию» старики Рухленко и Афанасий Матвеевич Решетов, оба старше 60-ти. Был арестован и Демьян Андреевич Гулеев, лет 65-ти. Все эти старики не вернулись.
В 1948 г. из Новокурска выслали «за невыработку трудодней» 4 семьи, среди них семью Горбатенко с тремя детьми, семью Кузнецовых. Хотели выслать и семью Сбитневых, но когда стали выселять, дочь Сбитневых Нина схватила бритву и перерезала себе вены. Ее сразу увезли в больницу и сумели спасти. Семья осталась в деревне.
В 1951 или 1952 г. привезли депортированных литовцев. Видимо, был ценный состав, но Лаврентий Иванович непосредственно видел только 1 вагон – в тупике на ст.Красная Сопка. В вагоне было не менее 50 человек – полные семьи, с домашними вещами, т.е., видимо, прямо из Литвы. Их развезли по разным деревням, в т.ч. несколько семей – в Новокурск. Их поселили в пустующих домах, через несколько лет все они уехали на родину.
Лаврентий Иванович был реабилитирован Военным трибуналом СибВО 14 июня 1956 г. (по 2-му приговору). Повторная справка о реабилитации была выдана 19 января 1963 г., т.к. первая содержала ошибку: год осуждения – 1956 вместо 1933.
Когда Лаврентия Ивановича арестовали, его жену (Елизавету Кирилловну) и детей выгнали из дома. В 1963 г. он предпринял попытку добиться возврата или компенсации за дом и постройки, но крайисполком «не понял» ситуацию, быть может, намеренно (ст. копию ответа).
Примечание. Справка ныне находится в Орджоникидзевском районе Хакасской АО.
Записал В.С.Биргер. Красноярское общество «Мемориал»