Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Виктория Зиганшина. Лабиринты судьбы


СОДЕРЖАНИЕ

Книга составлена из повестей и рассказов, отражающих реальных людей и реальные события. Некоторые из них автобиографичны.

Автор - преподаватель-методист Владивостокского морского рыбо-промышленного колледжа, талантливый наблюдатель и рассказчик.

В прозе хорошо передан колорит обыденной жизни, ее значимые и волнующие аспекты. Глубина раскрытия характеров героев дает ощущение близости происходящего, события проникают в душу, заставляют волноваться и сопереживать.

Книга предназначена для широкой читательской аудитории.
181Ш 5-901888-27-8
© В. Зиганшина, 2006 г. © макет изд. фирма «Города», 2006 г.

Загадка русской души раскрыта

от редактора

Рассказы и повести Виктории Зиганшиной, вошедшие в эту книгу, произвели на меня глубокое впечатление. На фоне массовой грубой культуры - детективов, женских романов, фэнтэзи, ее проза заметно выделяется, потому что несет позитивную информацию о нашей жизни.

Автор - не профессиональный писатель, но умение наблюдения и желание описывать события были с ней всю жизнь.

Некоторые материалы этого сборника были ранее опубликованы в приморских и центральных средствах массой информации.

За рассказ «Сильнее всего любовь», напечатанный в газете «Аргументы и факты» в 1995 году, Виктория Августовна была награждена поездкой в Париж.

Самобытность литературного таланта автора состоит в позитивном мировоззрении, умении найти интересный сюжет, логически и простыми выразительными средствами передать содержание событий, донести до читателя внутренние переживания героев.

Книга читается на одном дыхании В тексте хорошо раскрыты характеры действующих лиц и главных героев. Они так ярко описаны, что создается впечатление о личном с ними знакомстве. Литературными средствами автор умело передает наш русский менталитет через поступки других людей. Особенность социальной жизни в разные годы наложила отпечаток на действия героев, но все они понятны читателю, так как из нашей реальной жизни. Многие из нас знали таких людей, да и сами, возможно, обладают такими же чертами характера. Особенность русского характера состоит в смелости, сострадании, самопожертвовании. Такими мы - русские- были всегда. Такими и останемся!

«Лабиринты судьбы» - первый сборник Виктории Августовны Зиганшиной.

Ирина КОНОВАЛОВА.

Сильнее всего любовь

Это было давно, в середине 1940-х-начале 1950-х.

Моя мать вместе с нами, тремя малолетними детьми, отбывала ссылку в селе Абан Красноярского края, расположенного в 60 км от железной дороги.

Наш отец - капитан Дальневосточного пароходства, в 1942 году был осужден по 58-й статье как враг народа и приговорен к высшей мере наказания, а мы последовали на спецпоселение в Сибирь.

Вместе со многими мы прижились в этом диком крае. Со временем даже полюбили его и до сих пор считаем своей второй родиной.

Ничего примечательного Абан из себя в то время не представлял. Это было захолустное село: покосившиеся избы, грязные улицы. Сета было районным центром, но в нем не было ни одного кирпичного здания. Вдоль главной улицы по обе стороны от дороги были проложены дощатые тротуары, которые в распутицу спасали прохожих от возможности завязнуть по самые уши в густой липкой грязи.

Кое-как работали в селе два полуразвалившиеся колхоза. Жутко нищенствовали колхозники.

По праздникам село оживало. Носилась разряженная тройка, в санях парни с растянутыми гармонями, девчата в цветастых полушалках, песни во весь голос и крепкий сибирский мат.

Через Абан в ту пору шли потоки ссыльных. Отсидевшие в лагерях бывшие заключенные, которые были направлены на поселение, проходили через село как перевалочную базу. Некоторым - беспомощным, больным, или по просьбе из центра - везло, и они оставались здесь, но большинство нескончаемым потоком уходили вглубь тайги, где «Макар телят не пас».

Ежемесячно мама ходила отмечаться в НКВД. Там она познакомилась с Зоей Александровной, которой было в ту пору тридцать лет. Бывшая балерина, солистка Московской оперетты провинилась в том, что была женой генерала, который в первые дни войны угодил в плен к фашистам и, как потом выяснилось, там и погиб.

Зоя Александровна была удивительно хороша: тонкая талия, грудь и бедра, имеющие изящные очертания, густые белокурые волосы, спадающие ниже плеч, огромные синие выразительные глаза, пушистые ресницы, приподнятые брови и пухлые губы. Цвет ее лица был матовый с легким естественным румянцем. Гордо посаженная голова и ослепительная улыбка придавали ей царственный вид. Весь гардероб Зои Александровны умещался в потертом кожаном чемодане. Несмотря на это она всегда выглядела нарядной и неповторимой. На высоченных каблуках Зоя Александровна, казалось, не ходила, а летала. Газовые шарфики были неизменным ее украшением. При быстрой ходьбе они тянулись за ней летящим изящным шлейфом, и среди общей серости она выглядела небесным ангелом. Характер у нее был легкий, уживчивый. Среди ссыльных у нее сразу появились друзья. В основном это были люди искусства - артисты, музыканты.

Вскоре место занудливого брезгливого Варзаева - начальника Абанского НКВД, занял Ростовский. Это был огромный, угрюмый, неряшливый мужик.

Приехал он вместе с миловидной дочерью Тамарой, старшеклассницей лет семнадцати. По рассказам, жена его давно погибла при каких-то трагических обстоятельствах, после чего он жил бобылем. Поговаривали, что раньше Ростовский занимал высокий пост в центре, а направление его в эту глушь было чем-то вроде наказания.

Ростовский сносил все тяготы жизни, мало общался с людьми, допоздна засиживался на работе. Свободное время проводил с дочерью, а иногда втихаря напивался. К ссыльным он относился ровно, не кричал, не унижал, как его предшественник, но и держал положенную дистанцию. Иногда захаживал в клуб, разместившийся и здании бывшей церкви, где ссыльные организовывали театр, в который привлекли местную талантливую молодежь.

Театр можно было назвать профессиональным. Основной костяк были настоящие профессионалы. А какие они ставили спектакли! Играли классику, водевили, ставили оперетты. С огромным успехом V местной публики шли «Роз Мари», «Марица», «Принцесса цирка». Молодежь Абана тянулась к прекрасному. Клуб всегда был переполнен.

Местные модницы копировали фасоны платьев у артистов, перенимали манеру поведения и даже речь.

Зоя Александровна была участницей театра. Она обладала красивым высоким сопрано. Роли играла под стать своему характеру. Это были бесшабашные красавицы, интриганки и проказницы... Бесподобно она исполняла балетные номера и зажигательные русские пляски.

 

Зоя Александровна впорхнула в кабинет Ростовского без страха и смущения.

- По какому вопросу? - не поднимая головы, пробурчал начальник НКВД.

- Мне нужно получить разрешение на поездку в Канск. Необходимо кое-что купить для театра.

В это время в кабинет забежала черноглазая девушка со школьным портфелем, села в углу на стул, с любопытством и восхищением уставилась на Зою Александровну.

Ростовский устало поднял глаза и... замер.

Зоя Александровна снова изложила суть своей просьбы.

- Да, да! Поезжайте! Вам дадут разрешение.

Он начал с волнением перекладывать бумаги, почему-то покраснел, увидел дочь и смутился еще больше.

- Приходите сегодня на спектакль, - сказала Зоя Александровна. - Я достану контрамарку вам и вашей дочери на первый ряд.

Зоя Александровна вдруг расхохоталась, чем еще больше вогнала в краску Ростовского. Ее поддержала до сих пор молчаливо сидевшая Тамара.

Зоя встала. Поднялся и Ростовский:

- Тут такое дело, дочь готовится к выпускному балу. Окажите услугу, возьмите ее с собой, помогите выбрать бальное платье.

Любовь их была бурной и казалась безрассудной. Если Зоя, опасаясь за его служебное положение, старалась не афишировать своих отношений с начальником НКВД, то Ростовский ничего не скрывал. Он открыто провожал ее, допоздна засиживался в ее крохотной комнатке, встречал после спектаклей и репетиций. Ездил с ней в Канск, возил на озера на своем мотоцикле. Ростовский жил одним днем, не задумываясь, что ожидает его впереди.

Все заметили, как он изменился. Из угрюмого неряшливого мужика он превратился в кавалера. Сапоги блестели, чистая выглаженная форма сидела ладно, сверкали подшитые белоснежные подворотнички. Всегда он был чисто выбрит. Все вдруг увидели: Ростовский - красивый мужик.

Эта пара вызывала и восхищение, и недоумение, и зависть. Зоя Александровна, за много лет соскучившись по надежному мужскому плечу, была счастлива. Ей казалось, что она защищена, но в то же время совершенно беззащитна. Она знала, что любовь ее запретная, и в любой момент может рухнуть.

Отношения с Тамарой были превосходными. Девушка любила отца и горячо полюбила Зою. У Зои не было своих детей, и она искренне привязалась к Тамаре.

Вскоре Тамара уехала в Иркутск и поступила в институт.

Ростовский получал одно предупреждение за другим, но, как бы бросая вызов, он собрал Зоины вещи и перенес к себе. Теперь они жили семьей.

Зоя уютно расставила мебель, украсила дом привезенными безделушками, на окнах развесила ажурные шторы.

Оттаяло ледяное сердце Ростовского. Поток нерастраченных чувств обрушился на обоих и сделал их счастливыми.

Утром Ростовский поцеловал жену и ушел на службу. Вернувшись домой, он увидел квартиру пустой. Исчезла Зоя и ее личные вещи. Только ажурные шторы сиротливо развевались на сквозняке.

Положив огромные кулаки на стол, Ростовский зарычал. Неподвижно просидел он несколько часов. Потом начал вспоминать и анализировать все события прошедшего дня. Приехавшие из края чиновники без конца требовали у него какие-то дела, сведения. Его даже под каким-то предлогом не пустили домой пообедать. И только под вечер в кабинет зашел приезжий щеголь и что-то вполголоса сообщил своему начальнику.

Сомнений не было. Их насильно разлучили. Какая-то «добрая душа» побеспокоилась о его карьере и благополучии.

Куда ее увезли?

Впервые за много дней Ростовский безбожно напился. Не раздеваясь, он пролежал на кровати всю ночь. Утром явился на работу помятый, с распухшим от перепоя лицом, небритый. И так стало продолжаться изо дня в день. Ростовский стал еще молчаливее, угрюмее и неряшливее, чем прежде.

Падение было стремительным. Ростовский ушел в себя, никого не замечал, на участие сослуживцев не реагировал. Только Тамара, находясь в счастливом неведении, писала домой веселые письма.

Шок прошел. И все, в том числе и Ростовский, казалось, свыклись со случившимся.

Шло время. Вездесущие сплетницы стали замечать, что Ростовский куда-то мотается по ночам на своем мотоцикле, а возвращается чуть свет. Он даже повеселел.

По Абану поползли слухи, что Ростовский разыскал Зою.

Обширные болота раскинулись вокруг поселка, недалеко от Долгого Моста. Сюда обычно ссылали на лесоповал физически сильных мужчин и женщин.

Места глухие, комариные. Сгинешь - никто и не кинется тебя искать. Забредать сюда без нужды никто не осмеливался.

Как жила там Зоя Александровна, известно только ей.

Однажды шум тайги был разорван ревом мотоцикла. На просеку вырулил мотоциклист и помчался по направлению к болотам.

Они опять были вместе, но это стоило бессонных ночей Ростовскому. Каждую ночь он садился на своего «коня» и независимо от погоды мчался к любимой сто километров туда и сто обратно.

Очень скоро об этом узнали все. Одни недоумевали, другие восхищались, третьи решили во что бы то ни стало положить этому конец.

На несколько лет мы потеряли их из виду, и эта романтическая история стала постепенно забываться.

Возвращаясь памятью в далекое детство, я вспоминала изумительную белокурую красавицу и мужественного русского богатыря. Меня мучил вопрос, чем их разлука закончилась?

Настало время, и я узнала продолжение истории.

В 1976 году долго и мучительно умирала моя мама. За мамой ухаживала прибывшая из Красноярска подруга, близко знавшая Зою и Ростовского. Ог нее мы узнали, что Ростовский и Зоя Александровна наконец соединились счастливым браком и уже несколько лет живут в городе Уяре Красноярского края.

У маминой подруги даже оказалось их фото.

С большим волнением взяла я эту фотографию. Сразу узнала их. Не скажу, что они слишком постарели, хотя Ростовский был весь седой. И Зоя Александровна осталась по-прежнему красивой. Но все-таки что в них изменилось? Взгляд! Я увидела совершенно спокойные, счастливые лица. Теперь в их взглядах не было ни настороженности, ни тревоги.

Париж не для двоих

Регина забежала в танцевальный зал института, когда танцы были в полном разгаре. Играли вальс-бостон, ее любимый танец. «Где же Валентина?» - думала она, пробираясь сквозь толпу.

Середина зала была пуста. Обычно этот вальс танцевало несколько пар, и, чаще всего одни девушки. Валя Воробьёва была неизменной партнершей Регины, но Валентины нигде не было. Регину брала досада.

Осматривая зал, Регина обратила внимание на парня, которого раньше здесь никогда не было. «Откуда он взялся?» - подумала Регина. Она заметила, что парень довольно высокий, широкоплечий, лицо мужественное.

«А прическа у него «задорный ершик!» - с улыбкой подумала она.

Регину окликнули подруги, и она отвлеклась. Потом она снова отыскала глазами незнакомца.

Он стоял, прислонившись к колонне, со скучающим видом, и с безразличием скользил глазами по присутствующим. Неожиданно его внимание привлекла стройная русоволосая девушка. Красавицей ее не назовешь, но ее синие, чуть раскосые глаза с длинными темными ресницами приковывали внимание. Сшитое по фигуре креповое темновишневое платье подчеркивало тонкую талию и изящные линии фигуры. Чуть прищуренные глаза выдавали близорукость. Решительный поворот головы говорил о сильном характере.

«Интересно, она одна или с парнем?» - подумал он.

Заиграли танго. Танцующие пары одна за другой стали заполнять зал. Регину осторожно взяли за локоть.

- Разрешите?

Она обернулась. Это он!

От волнения и радости у нее бешено колотилось сердце. Огонь пробегал по жилам. Бросая на него мимолетные взгляды, она чувствовала, что он не сводит с нее глаз. А как он танцует!

Регина решила заговорить с ним.

- Какая чудесная музыка, не правда ли?

- Да. Это танго из кинофильма «Серенада Солнечной долины».

- Я знаю.

Они станцевали несколько танцев. Познакомились. Его звали Анатолием.

Девчонки успели доложить Регине, что Анатолий - сын преподавателя политэкономии Нины Сергеевны, он учится в Москве, сейчас приехал на зимние каникулы.

Объявили последний вальс. Легко и непринужденно Анатолий вел свою партнершу. Это был незабываемый вечер.

Вспоминая о нем, Регина удивлялась, как тогда в тридцатиградусный мороз она не мерзла, гуляя с Анатолием по ночному городу.

Он был превосходным собеседником, не лишенным чувства юмора. У них нашлись общие интересы и темы для споров. Анатолий хорошо разбирался в музыке, живописи В этом она не могла с ним состязаться. Конечно, он живет в Москве, и постоянно может повышать свой культурный уровень. Но и она не такая уж дура. Кое в чем и она неплохо разбирается.

На вопрос, в каком институте он учится, Анатолий ответил уклончиво: «В гуманитарном». Это ничего не говорило Регине, но уточнять она не стала. Про себя она решила, что он будет преподавателем политэкономии, как его мать.

Они начали встречаться. Каждый раз расставались далеко за полночь, и каждый раз он говорил ей:

-До завтра.

- До завтра, - отвечала счастливая Регина.

Весь следующий день она только и думала о новом свидании. Регина была без ума от Анатолия.

Время пролетело мгновенно. У Анатолия закончились каникулы, он уехал в Москву.

Писал часто. Письма были нежные, веселые.

Регина отвечала незамедлительно. Она была счастлива и благодарила судьбу, что именно в тот вечер пошла на танцы, иначе она могла никогда не встретить Анатолия. От этой мысли у Регины по спине пробегали мурашки. Впервые за свою жизнь она была счастливой и свободной, как будто и не было тревожной и напряженной юности, унизительного ссыльного детства, в котором она была дочерью врага народа. Сейчас об этом никто не догадывался. Анатолию она рассказала, что родилась далеко у моря, а в Сибирь семья переехала к родственникам после смерти отца. Анатолий в шутку называл ее морячкой, и Регине это очень нравилось. Иногда ее тревожила мысль, не слишком ли все хорошо, заслуживает ли она это счастье? Она гнала от себя подобные мысли. Ну что может помешать их любви? Да ничего!

В следующий раз он приехал в августе. Нина Сергеевна купила две путевки и отправила Анатолия с Региной в двухнедельный турпоход по тайге.

Это был удивительный маршрут. В компании друзей они отлично провели время. Сплавлялись на плот ах по стремительной реке Мане, огибая острые пороги. Парни, ловко управляя шестами, подшучивали над непрестанно визжащими девчатами. Потом по непроходимой тайге топором прорубали себе дорогу.

В тайге даже в горячий полдень было сумрачно и прохладно. Сказочный лес был наполнен таинственным шумом вековых сосен. Сплетающиеся ветви деревьев и кустарников местами превращали лес в подобие сказочных пещер.

Пробившись несколько километров по тайге, группа внезапно вышла на чудную поляну, со всех сторон окаймленную нетронутым лесом и усыпанную благоухающими яркими поздними цветами сибирского лета.

Отдохнувшие и загоревшие, радостные и счастливые Анатолий и Регина возвращались домой. Регине нужно было приступать к занятиям, а Анатолию пора возвращаться в Москву.

В автобусе Регина, укачавшись от дороги, положила голову на плечо Анатолию и вполудреме сказала:

- Скоро тебе в Москву, а я там ни разу не была.

- Допустим тебе представилась такая возможность. Куда бы ты пошла в первую очередь? - спросил Анатолий.

- В первую очередь? Конечно, в мавзолей Ленина. А потом в Большой театр, в Третьяковскую галерею. А потом... на ВДНХ.

- Знаешь, морячка, а ведь очень может быть, что меня оставят работать в Москве. Так что если ты выйдешь за меня замуж, то есть шанс обосноваться в столице.

Регина встрепенулась. Сон как рукой сняло.

- Ты делаешь мне предложение?

- Я прошу вашей руки, моя синеглазая морячка! Вы согласны стать моей женой?

Сердце Регины радостно забилось. Нет, это не сон. Пытаясь скрыть охватившее волнение, она ответила:

- Если мне предстоит жить в столице, то придется согласиться. Правда жаль, что от моря далековато.

Попрощались до весны. В марте у Анатолия будут последние каникулы, тогда и решили пожениться, а в апреле Регина получит  д,иплом и уедет в Москву к Анатолию.

Анатолий писал о своих чувствах, планах на будущее, о предстоящей встрече. Однажды он прислал перечень мероприятий знакомства с Москвой. Читая его письма, сердце Регины замирало от счастья. «Милый, милый Толя. Как я люблю тебя»,-шептала она.

Нина Сергеевна при каждом удобном случае старалась затащить Регину в гости и накормить чем-нибудь вкусненьким. Она любила будущую невестку. Она призналась, что лучшей жены своему сыну и не желала бы. «Вы очень подходите друг другу», - не раз говорила она.

Регина ждала Анатолия со дня на день, но он все равно прибыл неожиданно. Выбежав на перемену, она увидела его стоящим около окна. «Толя!» Они бросились навстречу друг другу.

Регина и Анатолий пошли в сквер, где было тихо и пустынно. Вдоль аллеи, звеня, пробегал чистый ручеек. От земли поднимался влажный пар.

Анатолий смахнул со скамьи подтаявший снег, бросил свой шарф, усадил Регину и сам примостился рядом. Без свидетелей они бросились в объятия друг другу. Они так давно не виделись, так много нужно было сказать! Они сидели и говорили, говорили...

День клонился к вечеру. Сквозь голые деревья было видно, как на горизонте пламенел закат, отражаясь кровавыми бликами в застывших лужах. Сумеречная тишь неслышно обступала их со всех сторон.

Вдруг Анатолий он сказал:

- Дорогая, завтра пойдем в ЗАГС.

- Как, прямо завтра? К чему такая спешка? Я еще платье не дошила.

- Милая, надо поторопиться. Тебе надо срочно поменять паспорт. Через неделю я должен увезти твои документы на оформление визы.

- Какие документы? Для какой визы? Я ничего не понимаю, - смутная тревога коснулась ее.

- Меня направляют за границу, во Францию.

- Зачем?

- Работать. Я заканчиваю МГИМО . Разве ты не знала?

- Ты говорил, что учишься в гуманитарном...

Анатолий рассмеялся. Он следил за Региной. Зная ее эмоциональность, он предполагал, что будет бурная реакция.

Услышав эту новость, Регина похолодела.

Удар обрушился на нее внезапно, и она не успела охватить сознанием того, что произошло. Не проронив ни слова, Регина неподвижно уставилась куда-то вдаль, где гасли последние блики заката.

Анатолий решил, что известие порядком обрадовало и ошеломило ее. Регина была полна неожиданностей, и Анатолий ждал их проявления. Но Регина молчала.

- Ты не рада? - Анатолий ласково обнял ее за плечи,

- Рада, милый, рада, - прошептала Регина и улыбнулась. - Это так неожиданно... Что-то у меня разболелась голова. Я так переволновалась. .. Проводи меня домой.

Они подошли к общежитию. Анатолий хотел проводить ее до комнаты, но она остановила его:

- Не надо. Иди отдыха й. Завтра у нас тяжелый день...

- Не тяжелый, а счастливый!

- Пока, милый...

Она не решалась сказать «Прощай», только обняла и поцеловала его.

Когда Регина вошла в подъезд , внезапно погасла электрическая лампочка. «Как кстати», - подумала она, медленно поднимаясь к себе на этаж. Полная темнота поглотила отчаяние и безысходность.

На ее счастье в комнате никого не оказалась.

«Что же делать? Надо прийти к какому-нибудь разумному решению», - мучительно думала она.

Регина машинально сбросила пальто, и, не раздеваясь, бухнулась в постель, накрывшись с головой одеялом. « Я потеряла его... Я его потеряла! Каким коротким оказалось мое счастье», - с отчаянием думала она.

В груди неприятно ныло, но трезво работал ум, не давая расслабиться. И самое отвратительное, что она не может объяснить ему причину разрыва. Как она скажет ему о том, что тщательно скрывает. А вдруг он наплюет на все?! Тогда рухнет то, к чему он стремился. А Нина Сергеевна?! Даже страшно подумать... Нет, нет... Об этом не может быть речи... Прощай, прощай... Все кончено...

Она забылась глубоким тяжелым сном. Откуда-то выплыло длинное сухое лицо отвратительного энкавдэшника. Он водит у нее перед лицом длинным крючковатым пальцем и кричит визгливым голосом: «Ты дочь врага народа! Знай свое место! Дипломата захотела обдурить!» А потом откуда-то появился Анатолий в черном свадебном костюме с букетом белых роз. Почему гак тяжело его видеть? Они тянутся друг к другу, но никак не могут дотянуться... «Анатолий! Оставь ее!» - кричит Нина Сергеевна. Она загораживает его и злобно шипит: «Вра-жи-на!», Регина закрывает лицо руками, хочет убежать, но ноги не слушаются. И вдруг появляется мама, и, заслоняя ее от всех, ласково говорит: «Не бойся, доченька. Они сами враги. Если кто посмеет сказать о тебе дурное слово, я сумею защитить тебя!». Быстро исчезает ее заплаканное лицо. Опять появляется энкаведэшник, сверлит ее своими черными жуткими глазами, которые постепенно сливаются в кромешную тьму. Регина стремительно летит куда-то в пропасть. ()т ужаса она закричала.

- Регина! Регина! Проснись! Что с тобой? - подруга Валя трясла ее за плечо.

- С тобой все в порядке? Ты здорова?

Регина пришла в себя:

- Сколько времени?

- Ночь еще. Нет четырех... Спи.

До рассвета Регина пролежала с открытыми тазами. Затем она бесшумно собралась, разбудила Валю, отдала ей записку и попросила передать ее Анатолию, как только он придет.

Ничего не соображающая Валентина сунула записку под подушку.

- Ты куда? - спросонья она бестолково таращила глаза.

- Я уезжаю на несколько дней, скоро вернусь. Так надо.

Регина вышла. Валя развернула записку. «Толя, любимый! Нам не суждено быть вместе. Так распорядилась жизнь. Прости, но я ничего не могу тебе объяснить Просто я недостойна тебя. Прощай навсегда. Регина.» Далее была приписка: «Не ищи меня. Не вздумай ехать в Красноярск и пугать маму. Меня там не будет.»

Через пару часов Регина была уже в пути. Она ехала в деревню, где прошло ее детство и юность, к старикам, у которых несколько лет жила их ссыльная семья. Еще летом баба Катя просила Регину приехать весной, помочь побелить избу, пошить кое-какие вещи. Сейчас это приглашение было кстати.

«Деньги на дорогу есть, а остальное заработаю», - думала Регина.

Она держалась, не давала себе расслабиться, хотя все ее существо восставало против дикой несправедливости, Счастье было так близко. А теперь утрачено навсегда. Говорят, человек - кузнец своего счастья, и еще говорят, что за любовь надо бороться. С кем?! Враг ее неосязаем, но всесилен. Слова, слова, все вранье, а где же правда? А правда - жестокая реальность, и никуда от нее не денешься,..

Чтобы отвлечься, она стала думать о стариках, к которым ехала. Это была удивительная пара, как говорила мама, опереточная. Баба Катя - маленькая сухонькая горбатенькая старушка. Левая лопатка у нее сильно выпирала. на маленьком обезьяньем личике живые веселые глазки, в которых, казалось, скачут бесенята. Она была необычайно остроумной, подвижной и хулиганистой старушонкой, за что ее очень любили односельчане, и она была желанным и почетным гостем на всех свадьбах и гулянках. Баба Катя любила выпить, иногда «перегружалась», и по этой причине жестоко страдала с похмелья, что вызывало глубокое удовлетворение деда Ивана - могучего ленивого красавца с кудрявой седой головой и роскошной окладистой бородой. Он поносил бабу Катю всякими ругательными словами, величая то потаскушкой, то курвешкой. На просьбу бабы Кати зачерпнуть ей из кадки огуречного рассола, подносил к ее носу огромную фигу, приговаривая: «Накось, выкуси!».

Шагнув в избу, ей первым делом пришлось поднести бабе Кате рассола, так как накануне ее подруга женила внука. С остервенением принялась Регина за работу. За несколько дней она выбелила, выскоблила не только избу, но и все надворные постройки. Потом сшила бабе Кате халат, а деду рубашку. Трудилась с утра до позднего вечера, замертво падала и тут же засыпала. В субботу истопили баню.. .После втроем сели ужинать. Дымилась горячая картошка, на сковороде аппетитно скворчала яичница с салом, в мисках на столе стояли соленые огурцы и квашеная капуста. Дед Иван предложил выпить, и на столе появилась чекушка самогона. Регина никогда не пробовала крепких напитков. Ее мутило от запаха самогона. Но баба Катя уговорила: «Апосля бани очень полезно. Выпей рюмочку. Только не дыши. Занюхай хлебом, а потом ешь». Регина так и сделала. Точно огнём обожгло грудь, в голове зашумело. Губы стали непослушными, .голоса бабы и деда слышались откуда-то издалека. «Мать-то твоя ой как настрадалась», - сочувственно говорила баба Катя, похрустывая огурцом.

Регина расслабилась. Твердый комок, стоящий у нее в горле, уступил место слезам. Баба Катя рассудила по-своему. «Ну, будет, будет. Ниче. Скоро доучишься, зарабатывать начнешь, матери легче будет», ласково уговаривала она.

На следующий день дед Иван проводил Регину до автобуса, снабдив в дорогу продуктами. Ретина вернулась в общежитие. Подруги бросил ись было к ней с расспросами, но, убедившись, что от нее ничего не добьешься, отстали, сокрушаясь, что она ни за что и ни ро что вертанула такого парня. К удовлетворению Регины, НиныСергеевны в городе не было, она вместе с сыном уехала в Москву. Через несколько дней Регина защитила диплом, и на пару дней уехала в Красноярск к маме. Объяснять причину разрыва с Анатолием маме не надо. Достаточно сказать, кто он теперь есть. Полная пепельница окурков - это ее реакция на случившееся.

«Поверь, - сказала мама, - тебе всю жизнь придется доказывать, что ты лучше, сильнее и достойнее многих окружающих».

Регина получила направление в Игарку и улетела работать за полярный круг. Круто менялась ее судьба. Два года она прожила на Севеере. Постепенно утихла боль, только жестокая память временами безжалостно бередила старую рану.

Сбылась ее давнишняя мечта: она вернулась в родной Владивосток. Он поразил ее своей исключительностью, необычайной красотой. С Голубиной сопки открывалась панорама Золотого Рога. В синей бухте толпились океанские суда, беспрерывно сновал катера, чувствовался бешенный ритм жизни портового города. Сюда много лет назад, заводил корабли ее отец, бывший капитан. Здесь прошли детство и молодость ее матери. Здесь и состоялась ее разлука с отцом.

Прошло еще тридцать пять лет. Судьба оказалась благосклонно к Регине. Всегда был рядом добрый, заботливый муж. Взрослыми стали дочери, подрастали очаровательные внуки. Однажды, возвращаясь с работы, Регина увидела в почтовом ящике письмо с казенным штемпелем. В нем сообщалось, что ей разрешено ознак-миться с уголовным делом реабилитированного отца.

Вот она у подъезда большого серого здания, расположенного в центре города. Служащий проводил ее в изолированную комнату, положил перед ней три пухлых тома. Удаляясь, он объяснил, что если до обеда она не справиться, то за ней придет его коллега.

Щелкнул в двери ключ, и Регина осталась одна...

Время пролетело мгновенно. От неожиданного резкого звука поворота ключа в замке Регина вздрогнула. Краем глаза она отметила, что вошедший выше и плотнее того, что привел ее сюда Регина встала, протянула ему листок бумаги:

- Ваш коллега обещал снять ксерокопии некоторых документов. Тут я записала страницы...

Под пристальным взглядом вошедшего она слегка смутилась: «Где я могла его видеть? Не молодой, но довольно привлекательный. Седеющие виски ему к лицу. А вот глаза... До чего же знакомый взгляд...»

От волнения она побледнела.

- Боже!... Неужели?!

Она услышала до боли родной голос:

- Так вот почему ты тогда ушла навсегда...

Хисако плюс Осип - история вечной любви

Осип не очень охотно, но откровенно рассказывал обо всем, что пришлось испытать ему в грандиозном морском сражении с японской эскадрой у острова Цусима.

Родом он был из Сибири, круглый сирота. Воспитала его тетка, жена местного дьячка. Она же обучила его грамоте. Служил в низших чинах на флагманском броненосце «Ослябя», входящем в состав 2-й Тихоокеанской эскадры. Он был молод, не обременен семьей, сильный и смелый. Его нельзя было сравнить с новобранцами, забитыми и жалкими, которых пугало неизвестное будущее. Осип, двадцативосьмилетний парень, держался более или менее бодро. Жизнь его принадлежала ему, и он не думал о возможных последствиях. Будучи малообщительным, он старался не вникать в разговоры команды, суть которых сводилась к тому, что эскадра не готова к серьезной войне и всех их неминуемо ждет гибель. О своем судне отзывался, как о плавучей тюрьме.

«Ослябя» - один из первых судов, подвергшийся массированной атаке противника. Очень быстро бьла выведена из строя артиллерия. Пожарный дивизион метался в облаках дыма. «Ослябя», зарывшись носом в море, продолжая еле-еле двигаться, беспомощно ждал гибели. Мощный снаряд, попавший в середину борта судна, ускорил его исчезновение в морской пучине.

Осип не долго пробыл в воде, держась за сброшенную товарищами парусиновую койку. Вскоре на месте крушения броненосца оказался миноносец «Буйный», которому удалось подобрать свыше двухсот человек. Среди них был и Осип, Но на «Буйном» из-за повреждения вышла из строя машина, и люди с миноносца были переправлены на крейсер «Дмитрий Донской».

Потеряв время при спасении людей, «Донской» не смог незамеченным ускользнуть от неприятеля, и вскоре очутился под перекрестным огнем. Росло число убитых и раненых. Пушки одна за другой выходили из строя и замолкали. Ослябскую команду, не успевшую оправиться от пережитой катастрофы, трудно было держать в повиновении. Возникший пожар вызвал панику. Несколько человек бросились в море, кипевшее от взрывающихся снарядов. Это означало верную гибель.

Осипа вместе с другими ослябцами загнали на жилую палубу с помощью мощной водяной струи, бившей из пожарного шланга. Священник тщетно пытался успокоить полусумасшедшую толпу.

Со значительным креном «Донской» продолжал свой героический путь, отбиваясь от японцев двумя уцелевшими пушками. Хитрым маневром ему удалось войти в теневую полосу. Спасла быстро наступившая ночь. Впереди чернел скалистый берег. «Донской» бросил якорь. На двух уцелевших шлюпках команда была переправлена на берег. В первую очередь переселили ослябцев, которые продолжали сеять смуту на судне. К рассвету снова показались японские суда. «Дмитрий Донской» с открытыми кингстонами к тому времени уже покоился на морском дне.

Осип оказался в плену. Неприятельские снаряды пощадили его, и он не имел не только ранений, но даже и царапин.

Лагерь для военнопленных располагался на южном японском острове, на окраине города Кумамото. Здесь были сосредоточены команды почти со всех судов, участвующих в Цусимском бою. На острове было много зелени.

В городе, где иногда гуляли пленные, было очень оживленно. Японцы всегда выглядели жизнерадостными и счастливыми. Такой и оказалась Хисако - маленькая стройная, девушка девятнадцати лет, которую Осип случайно встретил в сквере. При приближении Осипа она пугливо метнулась в сторону, спряталась за разросшийся куст, с любопытством поглядывая на высокого белокурого парня своими черными лучистыми глазами.

У любви свои законы, они не признают ни войны, ни расовых различий. У нее свой особенный язык, который понятен только влюбленным.

Осип и Хисако быстро научились понимать друг друга и договорились о свидании.

С помощью переводчика Осип выучил несколько японских фраз, и по личной методике начал обучать русскому Хисако, вычерчивая на песке необходимые символы. За несколько месяцев они научились довольно хорошо общаться друг с другом, могли поведать о себе.

Осип узнал, что у Хисако есть родители, сестра и брат.

Маленькая изящная Хисако в ярком кимоно, у которого широкий светлый пояс заканчивался на спине нарядным ажурным бантом, напоминала красивую голубую бабочку. Пышные черные волосы ее были украшены многочисленными белыми шпильками и гребнями. Чтобы выразить свои чувства, Осип трепетной рукой проводил по ее волосам, касался изумительной тонкой смуглой шеи. Xисако улыбалась пухлыми яркими губами, сверкая ослепительно белыми жемчужными зубами. Иногда она вздыхала, что-то быстро-быстро говорила по-японски и всегда повторяла: «Милый Еси».

Опьяненные счастьем, они не думали, что между ними могут по шикнуть какие-то преграды. Мечты разбиваются о жестокую реальность, но любовь остается.

Прошло более восьми месяцев плена. Через несколько дней Осип оставит кумамотский лагерь, отправится в город Нагасаки, а оттуда на родину . Осип еле справлялся с охватившем его волнением.

Хисако была в отчаянии. Родители не хотели выдавать ее замуж за русского парня. Но вдруг она притихла. В ее черных блестящих глазах появилась решительность. Упрямо сжатые тубы говорили о том, что она не отступил от задуманного.

В просторном трюме парохода Хисако навсегда покидала Японию. Она бежала в другую страну, чтобы до конца дней своих разделить суровую судьбу любимого.

Еще во время стоянки в Нагасаки царское правительство выдало всем участникам Цусимского сражения береговое жалование и морское довольствие за девять месяцев. Так что для начала новой жизни Осип располагал значительной суммой денег. Кроме того, на пароходе он получил дубленый полушубок, валенки и папаху.

Вид на Владивосток с моря был необычайно красивый.

Знаменитый норвежский путешественник Фритьоф Нансен, побывавший во Владивостоке в 1913 году, писал: «Расположенный на террасах, он очень напоминает Неаполь. Правда, тут нет на заднем плане Везувия, зато прекрасная гавань и красивые острова».

Осип и Хисако любовались городом. Узкие улочки круто взбирались на сопки. Неповторимый облик Владивостока создавали разные архитектурные стили, Нарядные фронтоны, причудливые башенки и шпили, широкие окна-витрины - таким был город в самом начале 20 века.

Во Владивостоке Хисако посетила японский молитвенный дом, расположенный недалеко от Семеновского базара.

На другой день вместе с Осипом они отправились в Церковь Сибирского Флотского Экипажа, где Хисако приняла православную веру. При крещении ее нарекли Анной. Крестная мать, их квартирная хозяйка Антонина, подарила ей золотой крестик.

Через несколько дней Анна обвенчалась с Осипом и приняла российское подданство.

Чета Герасимовых, Осип Маркелович и Анна Кирилловна, снимали комнату у веселой добродушной бездетной вдовы, Тридцатилетняя Антонина сразу взяла шефство над Анной., Терпеливо учила ее общению на русском языке, ходила с ней в церковь, на Семеновский рынок, учила выбирать овощи, торговать. Цены на овощи были довольно низкие. Фрукты были полностью привозные и, главным образом, из Японии.

Анна оказалась хорошей и экономной хозяйкой. В доме у не была идеальная чистота, на подоконниках росли комнатные цветы.

Осип боготворил жену. Днем он работал в порту, а вечером спешил домой, где ждала его очаровательная хозяйка, маленькая, кроткая, которую он любил до щемящей радости в сердце. Она поливала ему из кувшина горячей водой, подавала махровое полотенце, накрывала на стол, садилась напротив и не сводила с мужа восхищенного взгляда.

«Как голубки», - говорила Антонина, поглядывая на них, - «Такому великану только за пазухой ее носить».

Шли годы. Анна довольно бойко стала говорить по-русски. Бог не дал им с Осипом детей, и их это немного огорчало.

Все свободное время они посвящали друг другу. Летом по выходным дням пропадали на море. Нанимали китайскую лодку и купались, отплыв подальше, так как у самого берега в жаркие дни появлялось огромное количество медуз и моллюсков. Осип и Анна через стекла в днище шлюпки любовались сказочным миром морского дна бухты Золотой Рог. Природа создала здесь настоящий заповедник. Иногда они ездили на ипподром, расположенный в сыром туманном месте, получившем название Гнилой угол.

Обыватели давно обратили внимание на красивую нарядную пару. Высокий белокурый парень и маленькая изящная японочка прохаживались по центральным улицам Владивостока и любовались их красотой и праздничным видом.

Настоящим украшением города была улица Светланская. Она начиналась у знаменитого Семеновского базара, распахнувшего свои торговые ряды по берегу Амурского залива, и доходила до Матросской слободки.

На Светланской располагались центральная гостиница, лучшая аптека, многочисленные магазины.

Изумительны были окрестности Владивостока. С вершин сопок просматривалась панорама города. Когда-то все эти сопки были покрыты девственными лесами, перевитыми лианами, а дубы достигали в диаметре одной сажени. Такую гигантскую растительность можно было встретить только в лесах Южной Америки. На сопках возводились неприступная крепость и форты.

Зимой Анна старалась поменьше выходить из дома, так как в гололед боялась скатиться с крутой сопки. Продукты и воду ей доставлял китаец. Осип и Анна горячо полюбили приютивший их город. С приходом весны они совершали пешие прогулки, иногда нанимали извозчика.

Владивосток поражал разноголосицей заморской речи, причудливой, непривычной русскому глазу, архитектурой. Но нравы в городе оставались российские. Осип и Анна видели, как хозяин избивает нанятого носильщика, слышали ругательства извозчиков, Случалось, Осип с Анной были свидетелями, как полиция забирала китайцев, у которых были не в порядке документы, сажала на первый попавшийся пароход и отправляла в Китай. Японцы же имели права привилегированной нации: они могли переезжать с места на место и селиться, где хотят. Это право было закреплено в договоре, заключенном после войны.

С приходом весны всегда оживлялась политическая жизнь города. Первомайский праздник 1917 года сопровождался многочисленными митингами. Весенний воздух был напоен пьянящей  свободой. Все мечтали о новой жизни, прекращении войны, голода, разрухи. Люди и не подозревали, что борьба за свободу потребует миллионы жертв.

Осип поранил в порту  руку. Анна бережно ухаживала за ним, делала перевязки, умоляла сменить тяжелую работу на более легкую. Антонина пригласила поехать на митинг в Гнилой угол, но Герасимовы отказались, ссылаясь на болезнь Осипа. Анна ничего не понимала в происходящем. Осип тоже толком ничего не мог объяснить.. Он неистово крестился, повторяя: «Упаси, Боже, царствия антихриста. Спаси, Господи, царя Николая».

Пронеслись первые революционные дни. Обыватели успокоились, а неразбериха еще долго продолжалась. Осип и Анна исправно посещали церковь. Воздавая должное всевышнему, они молили  о мире, о хлебе насущном, о том, чтобы Господь послал им детей. Но  вскоре вместо церковных крестов и царских гербов повсюду засверкали звезды, на освободившиеся постаменты водружались новые символы времени. На снесенных кладбищах заиграла веселая музыка. Уничтожались старинные дома - последние бастионы прошлого. Шел жуткий процесс насильственного преобразования жизни народа и государства.

Осип устроился швейцаром в ресторан «Золотой Рог». Светлые пышные усы и борода, золотистая ливрея и к тому же высокий рост придавали ему внушительный вид. Взглянув на его ручищи, не всякий подвыпивший посетитель решался вступать с ним в спор. Заработок был не ахти какой, зато выручали чаевые. Несмотря на голод и разруху, Герасимовым удавалось сводить концы с концами. С утра до открытия ресторана Осип успевал наносить в дом воды, наколоть дров. Анна стирала, готовила, и это не мог не оценить Осип. Лучшими часами своей жизни он считал время, проведенное вместе с женой. В ее присутствии его суровое лицо становилось удивительно мягким, черты разглаживались, теплел взгляд голубых глаз. К высокому чувству необыкновенной любви к женщине примешивалось отцовское чувство - уберечь, защитить, не дать в обиду.

Герасимовы общались с семейной парой Кравцовых.

Иван Кравцов служил с Осипом в составе 2-ой эскадры, участвовал в Цусимском бою и тоже почти девять месяцев провел в плену. Жена его Елизавета - высокая и статная женщина с прозрачными глазами, была спокойного нрава, и это сближало ее с Анной.

У Кравцовых было трое детишек, которых Анна любила и постоянно держала для них что-нибудь вкусненькое. В отличие от Осипа, Иван Кравцов всем сердцем был предан делу революции, свято верил в счастливое будущее России, ненавидел богачей-мироедов и как мог боролся за справедливость с угнетателями. Осип молча выслушивал его доводы, не перебивал, не спорил. И, поднимая очередную рюмку, говорил: «За все доброе».

Частым гостем у Герасимовых был японец Киу. Во Владивостоке он поселился сразу после войны, открыл свое дело. Осин ревновал его к Анне, но не мог помешать их встречам, так как чувствовал, что Киу для Анны, как кусочек ее далекой родины. Он называл ее родным именем, говорил с ней на родном языке. Осип не мог не заметить тоски в ее глазах после встреч с Киу. Но эта тоска моментально исчезала, когда они оставались вдвоем. Она снопа становилась счастливейшей женщиной в мире и постоянно благодарила Бога за дарованную ей радость. То, что Киу не женат, усиливало беспокойство Осипа, но, к счастью, Киу внезапно исчез.

Вскоре начались смутные, тревожные времена. От пьяных посетителей ресторана до Осипа долетали фразы об арестах врагов народа. Он был свидетелем, когда люди в штатском ни за что ни про что уводили, как ему казалось, вполне приличных людей.

Анна тоже чувствовала какую-то напряженность в обществе, просила Осипа быть осторожным, ни во что не ввязываться. Но Осип, будучи по-сибирски прямолинейным, не раз высказывался в пользу жертв. По его понятию, в тюрьме должны сидеть преступники: воры, насильники, убийцы, разбойники. Иногда он беседовал с подвыпившими посетителями, которых от нечего делать интересовали события русско-японской войны, непосредственным участником которых был Осип. Не умаляя героизма русских, он подчеркивал превосходство японцев в умении вести военные действия на море. Критиковал загроможденность русских кораблей ненужным оборудованием, создающим комфорт офицерскому составу, в то время как на японских кораблях не было всех этих излишеств и они имели большие возможности для маневрирования и обслуживания военной техники.

Жаркий августовский день 1938 года. Не шелохнется ни один листок на дереве под окном Анниной спальни. Полдень. Антонина, изнывая от жары, плещется в ушате около сарая. Зовет Анну. Но та не чувствует жары, ей холодно. Тщетно пытается она согреться, кутаясь в махровый халат, нош ледяные, хотя и в меховых тапочках.

- Ой, господи Иисусе! - вскрикивает Антонина. - Да у тебя жар!

Прибывший врач констатировал: «Тиф».

В бессознательном состоянии Анну доставили в инфекционную больницу на Эгершельде.

Осип вернулся поздно. Едва переступил порог, как Антонина сообщила ему тревожную весть. «Аннушка, мотылек мой!» - шепчет Осип: «Я сейчас, потерпи». Антонина наскоро собирает передачу. Она знает, что, несмотря на поздний час, Осипа не удержать. Он ринется пешком через весь город, и, невзирая на все преграды, прорвется к Анне.

Дверь была не заперта. Без стука вошли трое.

- Собирайтесь, - сказал старший.

Осип тупо уставился на вошедших. Они-то здесь при чем? Он и так уже собрался. Быстрее, быстрее к Анне. Как она там?

- Кто вы такие? Я без вас знаю, что мне делать.

Притихшая Антонина испуганно уставилась на вошедших.

Осип побледнел. Жуткая догадка мелькнула в голове. Что-то неотвратимо страшное сковало его душу. Только  сейчас до него дошел ужасный смысл лепета Анны: «Еси, не говори лишнего, говорят за это строго карают».

- Смирись, - прошептала Антонина. - Я присмотрю за Анной.

Убийственную новость Анна узнала, как только пришла в себя.

Антонина решила: пусть сразу узнает, а то начнет выздоравливать, а тут удар, как обухом по голове. К тому же иначе объяснить Анне отсутствие Осипа невозможно. Уж она точно знала, что Осип проводил бы у ее постели все свободное время, не смотря на строгие запреты врачей.

Антонина не на шутку тревожилась за здоровье Анны, которая то впадала в беспамятство, то приходила в себя, чтобы снова забыться. Безмолвно уставившись в потолок потухшим взглядом, она не реагировала на присутствие Антонины. Чего только не плела добрая женщина, чтобы вернуть ее к жизни.

- Выйдешь из больницы, и Осип придет. Вон у Каратаевых арестовали хозяина, а месяца не прошло, как: вернулся. Скажи спасибо, что заболела ко времени, а то и тебя, может, сгребли бы, - шепотом добавила она.

- Я с ним даже не попрощалась, - вдруг обреченно проговорила Анна.

- И-и! Долгие проводы - лишние слезы. Ничего за ним не водится, отпустят.

Антонина суетилась возле Анны. Наконец-то заговорила, слава всевышнему!

Антонину вызывали в НКВД, и она, как на духу, рассказала, что жильцы у нее смирные, хорошие, компаний у них никаких не бывает. Живут мирно, душа в душу. Спрашивали, общаются ли жильцы на чужом языке, то есть на японском. «Какой там!» - всплеснула руками Антонина. - «Анна и та, поди, забыла ровной язык».

Выписали Анну Кирилловну поздно осенью после октябрьских праздников. Отрастающие на голове волосы приобрели цвет пепла. Худенькая, изнуренная тяжелой болезнью, измученная думами о муже, она, несмотря на возраст, выглядела подростком. Антонина запретила ей ходить по инстанциям, уверяя, что постарается и так что-нибудь разузнать про Осипа. «Тебе нельзя светиться. Не дай Бог, заберут, тогда точно не найдете друг друга. Сиди смирно и дожидайся», - поучала она Анну. Этот аргумент был достаточно убедительным.

Анна притихла, всецело отдав себя в руки судьбы. Окрепнув, она стала заниматься посильным трудом, обеспечивая себе жизнь: брала нянчить детей, стирала чужое белье, занималась уборкой квартир.

Совсем неожиданно Анну посетил Киу. Он свалился, как снег на голову. Раскрыв сумку, похожую на чемодан, он стал выкладывать на стол консервы, пакеты с крупой, сахар, пряники. Это было настоящее богатство для Анны. Об Осипе он был уже наслышан. Бледная, седая Аннушка мало напоминала яркую красавицу Хисако. Но Киу признал ее очаровательной. О себе он ничего не говорил, да и Анна не интересовалась. Осторожно он пытался внушить Анне мысль о том, что оттуда, куда попал Осип, не возвращаются. Он все еще не терял надежды жениться на ней.

Анна отчаянно замахала руками и зарыдала.

Провожая Киу, Антонина строго сказала ему:

- Не смущай ее, черт узкоглазый. Придет Осип. Греха за ним не водится. Коли было бы что, т ак и ее бы заграбастали.

Прохладное солнечное утро начала ноября 1940 года. Бесшумно отворив калитку, Осип вошел во двор.

Ничего не изменилось за эти два с лишним года. У крыльца, спиной к нему сидит худенькая девочка с пышными пепельными волосами и чистит песком алюминиевую кастрюльку. «А почему на ней Аннушкина душегрейка?», - недоумевает Осип. - «И сидит на корточках точь-в-точь как Аннушка. Да ведь это она!»

- Аннушка, мотылек мой!

Выпавшая из рук кастрюлька, звеня покатилась по каменному дворику.

- О, Боже всемогущий! У слышал мои молитвы. Слава, слава тебе, создатель! - Аннушка упала в объятия мужа.

Она узнала его сразу, несмотря на то, что за это время он сильно изменился, постарел, сгорбился, похудел.

- Ну, что я тебе говорила ? Дождалась своего сокола! - умилялась Антонина. Она искренне радовалась этому событию и казалась не менее счастливой.

- Какой тут сокол, - критически оценивал себя Осип. - Седьмой десяток уже разменял.

Через несколько дней Осип устроился на работу дворником. Вставал чуть свет. К семи утра уже управлялся. Днем подрабатывал: паял прохудившиеся кастрюли, ковши. Анне велел заниматься домом.

1941 год. Война. Она далеко от Приморья, но и его коснулась своим черным крылом,

«Ой, батюшки! Что будет, фашист так и прет, так и прет, окаянный», - сокрушалась Антонина.

Аннушка пугливо жалась к Осипу, как будто фашист где-то совсем рядом.

- Ничего, одолеют наши. Трудно будет. Лучших военачальников сгубили понапрасну, потому война затянется, - говорил Осип.

- Т-с-с! - Антонина испуганно подносила палец к губам. - Чего мелешь-то? Не насиделся? Подумай об Анне. Слабенькая она еще.

- Да все равно в покое не оставят. Говорят всех, кто отсидел в лагере, ссылают на вечное поселение в Сибирь, - равнодушно проговорил Осип.

Анна встрепенулась, седая коса упала на шину:

- Что ты говоришь, Еси? Не может того быть. Обманывают тебя плохие люди. Ведь ты уже пострадал, отсидел, сам не знаешь за что.

- Правда, Аннушка, правда. Скоро и мой черед, - Осип тупо уставился в дно продырявленного чайника.

Напряженное тягостное молчание воцарилось в комнате. Антонина закрыла лицо руками.
Первой заговорила Анна:

- Если это случится, то я с тобой.

Она сказала это так твердо, что не стоило в этом сомневаться. Однако Осип запротестовал:

- Куда тебе? Я же сибиряк и знаю, какие там морозы. Не выдержать тебе. Бывали зимы, что птицы на лету замерзали.

- Ну и что? Люди же там живут, не помирают. Проживу и я, - не унималась Анна.

Осип как в воду глядел. Через некоторое время получил предписание. И вот бывший защитник Отечества, участник Цусимскою сражения, а теперь уже седой бородатый старик стал опасным элементом, которого необходимо изолировать.

Осипа увезли, Анна осталась ждать от него весточки. Она смирилась, не плакала, не возмущалась, оставалась спокойной и рассудительной. Постепенно она освобождалась от ненужных вещей, собирала и укладывала все, что может пригодиться в Сибири, продавала нарядные бархатные и шелковые платья, приобретала теплые вещи. Дождавшись телеграммы, она немедленно отправилась в путь. На вокзале ее провожала только Антонина. Заплаканная, с распухшим носом крестная часто сморкалась в огромный носовой платок. Седая, грузная, она, задыхаясь, поднялась в вагон, помогла Анне расставить вещи. Попрощавшись, вышла и обреченно уставилась в окно вагона. Так она стояла, пока поезд не тронулся. Потом, пройдя некоторое расстояние, остановилась, махая мокрым тяжелым платком вслед удаляющемуся поезду. Мелькнуло заплаканное лицо Анны, и паровозный дым, заклубившийся у хвоста поезда, скрыл состав.

Антонина заплакала навзрыд. Вернувшись в осиротевшую квартиру, она долги еще не могла успокоиться, бесцельно слонялась из угла в угол, не находя себе места.

На шестые сутки поезд затормозил на станции Канск Енисейский.

Выглянув в окно, Анна сразу узнала высокую, сутулую фигуру мужа. Встреча была радостной. Теперь им еще нужно было добраться до таежного села, где обосновался Осип. У станции стояла полуторка. Шофер собирал пассажиров, отправляющихся в Зимник. Герасимовы вместе с вещали перекочевали в открытый кузов грузовика. Набрав полный кузов пассажиров, машина рванула с места.

В течение двух часов езды Анна познала всю «прелесть» грунтовых сибирских дорог. Машину бросало из стороны в сторону, она опасно кренилась на обочинах, подпрыгивала на колдобинах, неистово ревела, идя на подъем. Бедная Анна была вся в синяках. Осип, как мог, старался противостоять бешеной пляске машины, подставляя свою руку там, где Анне неминуемо грозил удар. Молодые девчата, набившиеся в кузов, отчаянно визжали, парни гоготали. А Осип, стиснув зубы, молил Бога, чтобы поскорее кончились эти мучения.

Грузовик резко затормозил у здания сельсовета.

По пути к дому Осип, выполняя роль гида, знакомил Анну с достопримечательностями села. Гнулись от тяжелой походки старика деревянные половицы тротуара. Он говорил неторопливо, с расстановкой:

- Это пожарка, а за поворотом двухэтажное здание - школа, кажись, семилетка. А вон тот дом с крутым крыльцом - правление колхоза. Жителей здесь не очень много, тыщ пять, много ссыльных. Магазинов три: хлебный, продуктовый и промтоварный. Ни в одном ничего нет. Хлеба уж несколько дней не подвозили. Базар вон там, у речки. Работает по четвергам и воскресеньям.

Осип краем глаза отмечал, что все это производит на Анну удручающее впечатление.

Она действительно была подавлена, по ее в основном занимала другая мысль: как это время он жил без неё, как доставал продукты, кто ему готовил? Она еще на станции обратила внимание, как он осунулся и похудел.

Осип с ужасом думал, что будет, когда они доберутся до дома. Он даже представить себе не мог, как она воспримет то, что готовила ей жизнь. Это не у доброй ласковой Антонины, которая стала для нее второй матерью.

У входа во двор их встретила босая хозяйка в грязной заплатанной юбке. Осип говорил Анне, что хозяйка молодая, двадцати пяти лег. Но своим неряшливым видом, затрапезной одеждой, она тянула чуть ли не на сорок. Около нее копошились трое детишек. Дети были болезненного вида, такие же грязные, как мать. Старшему мальчугану было лет шесть, а младшей пузатой девчушке годика два. При виде оборванных, смирных детишек, сердце Анны болезненно сжалось.

- Здрасте!, - хозяйка приветливо улыбнулась. -Заходьте в избу.

Она взяла у Анны узлы и мигом скрылась за дверью.

Анна не могла отвести от детей страдающих глаз. Осип взял ее за руку:

- Пойдем, Аннушка. Тебе надо отдохнуть.

Воздух в избе был спертый, кислый. Анну слегка замутило. Поразила вопиющая нищета; голые закопченные стены, грязные окна без занавесок, на столе заляпанная пожелтевшая газета, несмотря на конец лета, обилие мух.

Осип провел Анну за ширму, где располагался его угол. Здесь уже стояли узлы, принесенные хозяйкой. Сшитый из старых мешков матрац был набит свежей соломой. В самом углу грубо сколоченный стол и такая же скамья.

- Вот и наши хоромы, дорогая Анна-сан, - пытался шутить Осип.

- Ничего, Еси. Обживемся. Я белье постельное привезла, скатерти, одеяла, кое-что из продуктов. Не пропадем. Жить надо, - она с нежностью прижала большие ладони мужа к своему лицу.

- Чай пить будете? - послышался голос хозяйки.

- Будем.

Анна вышла из-за ширмы, и опять увидела бледных голодных детишки, жмущихся к ногам матери.

- Давайте знакомиться. Ефимия. Можно просто, Хима, - женщина протянула Анне грубую рабочую ладонь.

Анна улыбнулась и пожала протянутую руку.

- Вас Анной Кирилловной величают. Маркелович говорил.

Она вдруг засуетилась;

- Счас воды чугунок нагрею. С дороги-то, поди, устали. Помыться в сенцах можно. А в субботу баню истопим.

Ефимия говорила и говорила. Хвалила Осипа, какой он хороший мастер. Все умеет. В колхозе хомуты чинит, изгороди ставит. Кто попросит, двери подгонит. Мужиков-то нету, воюют сердешные. Горюшко вот какое. Почти каждый месяц похоронки з село идут. Страсть такая. Мой мужик тоже воюют, сохрани его, Господь! Вон Дуню-то еще и не видел. Родилась, когда его забрали. Мои дети уже большие, можно и одних оставлять. А вон у соседки Клавки, у той дите еще в люльке. Приходится его одного по полдня оставлять, душа болит. А кудьг деваться? Есть хочется.

- А вы где работаете? - спросила Анна.

- Счас на ферме. Все лето на полях проработала. Туды и детей брала. Там в лесу и кормились, где ягодка, где корешки какие, саранки.

Хозяйка ухватом ловко вытащила из печи чугунок и вынесла в сени:

- Идите, мойтеся, пока не похолодало. Вот только мыла у нас нету.

Анна порылась в узлах, вытащила кусок хозяйственного мыла:

- Возьмите.

-Ой, спасибочки! Вот уважили. Дай, Бог здоровья Вам, - радостно запричитала хозяйка. - Мойтеся, я дверь закрою.

Ужинали уже при коптилке. Осип открыл привезенную Анной баночку рыбных консервов. Угостили хозяйку и детишек. Анна дала детям по прянику, что вызвало у них буйный восторг.

Несколько дней Анна наводила чистоту и порядок в избе. Побелила белой глиной стены, отмыла окна. Пол засверкал желтизной отмытых досок. Ефимия чуть свет уходила работать на ферму. Выходных у нее не было. Днем забегала на несколько минут навестить детей. Приходила поздно, наскоро ополаскивалась приготовленной Анной водой, валилась на серые застиранные лохмотья и засыпала мертвецким сном.

За детьми смотрела Анна. Они были послушны, звали ее бабушкой. Часто Анна брала их в лес, который начинался сразу за огородами. Желтеющие березы и осины чередовались с вечно-зелеными елками. Походишь полчаса - наберешь кружку брусники. Анна собирала травы, корешки, листья брусники. Она знала в них толк и думала, что все это пригодится если не ей, то людям. Так когда- то, давным-давно учила ее мать, милая добрая женщина, которой она доставила столько горя своим бегством. Но если бы мама знала, как счастлива Анна, какая необыкновенная любовь дарована ей Богом, она простила бы ее. Если бы она не убежала тогда, как бы она жила без Осипа? Эта мысль приводила ее в ужас.

Пока у Герасимовых были припасы, они бескорыстно делились с хозяйкой, подкармливали детей. А дальше начались трудные полуголодные дни. Теперь Ефимия снабжала стариков картошкой, которой у нее было в достатке, так как накопали целое подполье. На трудодни ей выдали немного пшеницы и ржи. Подсушив и размельчив зерна, варили пшеничную кашу. Печь хлеб было невыгодно, и Ефимия варила затируху. Это варево было похоже на плохо приготовленный клейстер из ш разварившиеся галушки. Осип выполнял всю мужскую работу. Возил из леса дрова. Хорошо, если Ефимия выпрашивала у председателя лошадь. А если нет, то возил сам на санках. Таскал воду, чистил стайку, где Ефимия держала телочку и кабанчика. Петом было легче. Осип пас колхозное стадо, за что каждый день получал свежее молоко. Колхоз выделил Герасимовым несколько соток земли, на которых они выращивали овощи и просо.

Кончилась война. Ефимии повезло. Целым и невредимым вернулся ее муж Григорий. Хороший механизатор, он устроился в МТС, стал неплохо зарабатывать. Мужик молодой, разворотливый, вскоре поставил себе новый дом рядом со старой избушкой. Семья переехала в новый дом, а в старом хозяин подремонтировал печь, полы и оставил жить стариков, Через несколько лет Григорий с семьей переехал жить в другой район. Дом продали. А Герасимовы так и остались вековать в старой избушке. Перебивались случайными заработками. Зимой Осип наловчился подшивать валенки. Анна натирала дратву варом, помогала протаскивать иголку сквозь проколотое шилом отверстие, так как зрение Осипа ухудшалось, очки были слабые, а на новые не было денег. За работу брал харчами. Иногда он выходил на базар поторговать. Знакомая ссыльная портниха шила из кусочков ткани женские лифчики, а невозмутимый Осип, пряча улыбку в усах, озорно покрикивал: «Девки, бабы, налетайте, покупайте чехлы на сиськи!». Девчата прыскали со смеху и обходили стороной незадачливого продавца. Бабы не терялись: «Давай, Маркелович, с примеркой подешевле».

Навещала Герасимовых добрая женщина из ссыльных Тамара Григорьевна. Помогала продуктами, отдавала поношенную одежду Анне Кирилловне.

При взгляде на Осипа у Анны сжималось сердце. «Голодает муженек», - сокрушалась она. На что Осип возражал: «Разве это голод? Хлеб каждый день, картошка, капуста». «Тебе жиры нужны, мясо», - повторяла Аннушка. - «А где их возьмешь?»

Жизнь в селе кое-как стала налаживаться. В магазинах появились ситец, сатин. Уменьшили налоги. Колхозники чуть вздохнули. Но это улучшение ничуть не коснулось одиноких слабеющих стариков. Все, что было ценного у Герасимовых, давным-давно ушло за миски муки, крупы, овощей. Не осталось у Анны Кирилловны ни сережек, ни браслета, ни брошей. Только с обручальным кольцом она ни за что не решалась расставаться. Одежда вся износилась. Осип ходил в полинялых заплатанных холщовых штанах, подпоясанный веревкой. На плечах выцветшая сатиновая рубаха, прохудившаяся на локтях и выпирающих лопатках. На ногах чирки. Зимой спасал изрядно поношенный, но целый полушубок, выданный ему по окончании плена, когда Осип покидал Японию. Анна Кирилловна в длинной присборенной клетчатой юбке, заштопанной вязаной шерстяной кофточке, под которой была изношенная фланелевая рубашка, напоминала нищенку. Зимой она ходила в подшитых валенках и старой телогрейке. Единственно, что их согревало, так это удивительная привязанность друг к другу. Казалось, что и жили они исключительно тем, что ежедневно могли видеть друг друга. По одиночке их одолевали тревожные мысли. Что будет, если и ложку держать не сможешь? А это время неумолимо приближалось. Старики чувствовали, что становились неловкими, забывчивыми, рассеянными. Все стало валиться из рук. Вначале они воспринимали свои промахи с юмором, подсмеиваясь над собой. Потом стала появляться досада. Но что удивительно, каждый винил себя, даже если промах совершил не он. Вот это чувство - взять вину на себя, чтобы не страдал другой, - нежную заботу друг о друге они пронесли через всю свою долгую жизнь, полную тревог и страданий. Управляться с домашними делами становилось все труднее и труднее. Однажды, вытаскивая из печи чугунок с горячей водой, Анна Кирилловна не удержала ухват. Чугунок опрокинулся, и только по счастливой случайности она не обварилась кипятком. У Осипа не хватало сил колоть дрова, особенно, если попадало крупное полено. Зимой становилось совсем невыносимо. Долго не разгоралась печь, дымила, старики захлебывались в дыму, обливаясь слезами. А с водой было настоящее горе. У колодца всегда наледь, скользко. Иногда Осипу приходилось долго ждать, пока кто-нибудь не придет за водой и не поможет ему вытащить ведро из колодца. Зная это, Анна Кирилловна экономила воду, редко стирала и мыла полы. От этого в доме появился тяжелый неприятный запах нечистоплотности. Не оставляла их Тамара Григорьевна. Забежав, наскоро наводила относительный порядок, готовила еду, приносила воду, дрова, стирала.

Однажды Тамара Григорьевна, усадив стариков, с трудом подбирая слова, заговорила:

- Осип Маркелович, Анна Кирилловна. Дорогие мои. Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Вы прожили большую трудную жизнь. Бог не дал вам детей, которые могли бы сейчас ухаживать за вами, Я вижу, как вам сейчас тяжело, а дальше будет еще хуже. Но вы не в Америке. Государство не бросит вас на произвол судьбы. Недалеко от Канска есть дом для престарелых людей. Я узнавала, условия там хорошие. Вас будут кормить, одевать. За вами будет хороший уход. Подумайте.

- Ты думаешь, нам не приходило это в голову? - спокойно проговорил Осип. - Только куда обратиться?

Процедура оформления не заняла много времени. С началом лета Тамара Григорьевна повезла стариков в Канск. Дорога не была такой мучительной, как много лет тому назад. Ехали рейсовым автобусом на мягких сиденьях.

На станции Тамара Григорьевна купила билеты, сводила стариков в столовую. Пока ждали поезд, Тамара Григорьевна дала телеграмму заведующей дома престарелых, чтобы встречали стариков. Усадив их в вагон, она попрощалась и ними, троекратно по-русски расцеловав каждого. Старики прослезились.

- Как устроитель - напишите. Будут просьбы, не стесняйтесь, - сказала она.

Герасимовых встретила завхоз дома престарелых. Это была полная миловидная брюнетка лет сорока. Звали ее Аксинья. Взяв из рук Осипа Маркеловича узелок, она приветливо I подоровалась и сказала:

- Ну пошли, божьи одуванчики. У меня тут подвода. Через два часа будем на месте.

Аксинья усадила стариков на телегу, покрытую соломой и погнала крепкую каурую кобылу. Осип и Анна любовались природой. Березовая роща постепенно уступила место сосновому бору. Дорога была неширокая, грунтовая.

Аксинья говорила:

- Эта дорога хороша только в сухую погоду. А вот осенью зарядят дожди, раскиснет, вот и пой Лазаря. Телега по середину колес завязнет. Машины тракторами вытаскивают. Говорят скоро шоссе построят. А вам повезло. Бишь, какая дорога ровненькая, и ехать не тряско. Видать, люди вы хорошие, добрые, потому и природа к вам милостива.

Равномерное цоканье копыт лошади и журчащая речь Аксиньи убаюкали стариков, и они стали валиться друг на друга.

- Укачались? - сквозь сон услышали голос Аксиньи. - Ничего. Вы еще от поезда не отошли. Вот приедете, сразу в баньку. Одежу новую дадут, чистую. Горяченького покушаете, отдохнете, да в лес на прогулку. Лес у нас сосновый. Говорят, озону много, дышать легко.

- А заведующая у нас хорошая, строгая, - все говорила и говорила Аксинья, - Партейная, порядок любит, чистоту. Раньше-то мало было престарелых. А вот после войны прибавилось. Детей-то война унесла, а старым куды деваться? Слава Богу, не в Америке живем.

Осип и Анна отметили, что слышат это уже не в первый раз, и оба искренне порадовались, что уберег их Бог от неведомой и страшной Америки.

Через месяц Тамара Григорьевна получила письмо. Осип писал, что в доме престарелых приняли их хорошо. В палатах светло, чисто. Постельное белье меняют каждые десять дней. Хорошо кормят. На обед дают первое, второе и сладкое. Со своей старческой щепетильностью он описывал подробно, что кладут в суп, из чего варят компот, какого качества хлеб. Радовало его то, что кругом сосновый бор, много зелени. Уход за ними хороший, часто навещает фельдшерица. Одно плохо: разлучили их с Анной. Она в женской палате, он в мужской. Что тут поделаешь? Такие порядки...

Все хорошо, но жизнь врозь после стольких лет прожитых вместе, душа в душу, угнетала их. Слава Богу, нашелся добрый человек, уступил место Осипу за столом, чтобы сидеть с Анной вместе. А то по прибытии, мало того, что поселили в разные палаты, так и в столовой за разные столы посадили. Подошли оба к дежурной, попросили:

- Посадите нас за один стол.

- Еще чего! Кого мне сейчас с места выгонять? — отмахнулась та.

Побрели старики по своим местам. У Анны Кирилловны слезы твердым комком застряли в горле, аппетит пропал.

Тут встает маленький седенький старичок, да и говорит дежурной:

- Ну и вредная ты, Катерина! Ты хоть кого попросила уступить место новенькому? Одичала совсем без мужика, чужому счастью завидуешь. Пусть дед на мое место садится.

На вечерней прогулке подошли Герасимовы к старичку, поблагодарили. Познакомились. Старичка звали Федором Петровичем. Из эвакуированных он. В сорок первом эшелон их разбомбили, вся семья погибла - жена, дочь, внучка Машенька. Один спасся. Люди добрые подобрали, в больницу доставили, а потом сюда. Ничего, и здесь жить можно, люди добрые. А на Катерину не обижайтесь, на нее как найдет. Сегодня шлея под хвост попала, а назавтра сама лишнее место отыщет. Не серчайте на нее. Мужик ее к молодухе ушел. С войны раненый пришел, без ноги. А молодая поманила - и убежал. Вот и серчает баба. А так она хорошая, добрая. Кт ок обеду не выйдет, сама в палату несет да из ложки кормит.

Вскоре перезнакомились со всеми. У каждого своя судьба, своя беда, и характеры разные, и вкусы разные. А здесь объединила всех одна беспомощная неотвратимая старость, и не уйти им отсюда никуда до самой смерти. Давно разменяла Анна Кирилловна девятый десяток, а Осип десятый. Совсем дряхлые стали, но при встрече снова как бы молодели, ходили взявшись за руки, как дети, садились на скамеечку и клонили друг к другу белые как лунь головы. Вспоминали молодость, Владивосток. Как теперь там? Давно умерла Антонина. Кто теперь живет в ее доме на Голубинке? Вспоминали родину Анны Кирилловны, первую встречу. Осип, гладя ее высохшую руку, говорил: «Ах, ты маленькая, глупенькая Хисако. Ну, зачем ты убежала со мной? Жила бы себе на родине. Там тепло, фруктов много. Помнишь, какими мандаринами ты меня угощала? Здесь многие про них и не слышали. А то мыкаешься со мной весь век по ссылкам. Ни кола, ни двора так за всю жизнь и не нажили». В ответ Анна горячо протестовала: «Еси, Еси! Что ты такое говоришь? Самое большое мое богатство - ты и все годы, прожитые с тобой. Нет па свете женщины счастливее меня».

Однажды не вышла Анна Кирилловна к завтраку. Осип, не прикасаясь к еде, беспокойно поглядывал на дверь.

- Ешь, Маркелович! Захворала Анна Кирилловна. Сейчас покормлю вас и ей отнесу, - мимоходом прокричала Катерина.

Какой тут завтрак?! Что с Анной? Вчера ни на что не жаловалась, веселая была, молодость вспоминала.

Осип бросил ложку и с поспешностью, не свойственной его возрасту, покинул столовую.

У входа в палату столкнулся с фельдшерицей.

- Что с ней? - испуганно спросил Осип.

- Не буду лукавить, Осип Маркелович. Неважные дела. Похоже на отек легких.

Осипу стало жутко.

- Помоги, Сергеевна!

- Что в моих силах. Не беспокойте ее сейчас. Она, кажется, уснула.

У Осипа похолодели руки. Бесшумно отворив дверь, он тихонько вошел в палату, сел на табурет, на котором только что сидела фельдшерица. Осторожно взял сухую желтую руку Анны. Она тяжело дышала, полулежа на подушках. Открыла глаза, вымученно улыбнулась.

- Как хорошо, что ты пришел, Еси. Я боялась, что не успеешь. - с трудом проговорила Анна.

- Тише, успокойся, тебе тяжело. Потом поговорим, - Осип ласково погладил ее седую голову, коснулся губами пылающего лба.

- Нет, сейчас. Еси, повтори то, что ты сказал мне в Кумамото, там... в парке...

Анна умоляюще смотрела ему в глаза.

Осип подумал, что она бредит. Говорили о многом. Что она хочет услышать сейчас? Это было так давно.

- Ах, Еси, Еси! Скажи, скажи скорее, пока не угас мой свет!- повторяла она.

У Осипа заныло сердце. И вдруг из глубины прожитых десятилетий всплыли те далекие слова, которые так нужны сейчас Анне. Приблизившись к ней, Осип внятно проговорил:

- Хисако - нацукасий, Хисако - уцукусий, Хисако - дайдзина. Я люблю тебя гэнки - о дасэ.

- Еси, айсуру, - последовал ответ.

Это были последние слова, произнесенные Хисако.

После смерти Анны Осип сильно загрустил. Федор Петрович на раз обращался к фельдшерице, чтобы дала Осипу какое-нибудь успокаивающее, на что она неизменно отвечала: «От такой болезни, как любовь, лекарства нет.»

В письме к Тамаре Григорьевне Осип писал, как он страдает, как плачет на могиле незабвенной Анны Кирилловны, как он хочет поскорее соединиться с ней на том свете. Сетовал, что такое время сейчас нехорошее, и на тот свет уходить приходится без покаяния.

Нет Храма Божьего, некому и покаяться в грехах своих земных. Просил, если придется когда ей в церкви бывать, чтобы поставила свечку за упокой души Анны Кирилловны.

Месяца не прошло, как Осип отправился вслед за Анной. Умирал спокойно, с улыбкой. Последние его слова были обращены к той, которую любил больше жизни, до щемящей нежности в сердце: «Иду, иду, мой мотылек».

<...>

Виктория Августовна Зиганшина ЛАБИРИНТЫ СУДЬБЫ

ГОРОДА
-ваша издательская фирма
690065, г. Владивосток, ул. Стрельникова, 4,6, каб. 28, тел.: (4232) 49-74-07, 35-69-50.
Редактор - Ирина КОНОВАЛОВА
Макет, дизайн, верстка, корректура - издательская фирма «Города»
Отпечатано в типографии «Рея», г. Владивосток, ул. Днепровская, 25А, тел. (4232) 333-117, 40-99-38.
Подписано в печать 06.02.2006 г. Заказ № 84. Тираж 300 экз.
Владивосток, 2006 год