Я, Ячменев Александр Константинович, родился 13.YIII (по нов. стилю) 1907 года в деревне Березники в то время Мокрушенской сотни Казачинской волости Енисейской губернии и того же уезда.

В 1910 году мой отец отделился от своего отца и переехал со своей семьей в деревню Бобровку той же Казачинской волости. Работал по найму. В надел от своего отца он получил одну лошадь и одну корову. В начале хозяйства своего не было, даже под посадку картошки приходилось землю покупать. Со временем отца приняли в общество деревни и выделили участок для постройки дома и огорода. В 1916 году 15 мая (15.Y) в деревне был большой пожар и дом, как и многих, сгорел.

Купив небольшую избу в соседней деревне, отец поставил ее на пепелище и осенью 1916г. был призван на Импералистическую войну, откуда вернулся в 1917 году.

На полученную страховку за сгоревший дом он поставил новый. После революции в нашей деревне открыли волость (волисполком, а дальше назвали РИК - районный исполнительный комитет), где отец работал на выборных должностях, а после соединения нашего РИКа с Казачинским работал в кредитном товариществе сначала в своей деревне, а потом в Казачинском кредитном товариществе.

Живя еще в Бобровке, он связался с одной женщиной, и жизнь в семье пошла на разлад. Он окончательно бросил семью и жил уже в Казачинске с избранной до 1931 года, а потом куда-то переехал в неизвестном нам направлении.

Оставшись с матерью, мы начала понемногу раскапывать для хозяйства землю. Выпросили у деда еще одну лошадь и соху - распахивали брошенные, заросшие уже мелколесьем поля. Старший брат уехал работать на Север, а второй старший брат после службы в Красной Армии вернулся коммунистом, был приглашен работать в Казачинский район.

Оставшись дома, я и меньший брат продолжали работать в хоз-ве. В 1925 году купили подержанный плуг "Брянский", с ним стало все же легче, чем с сохой. Старшие братья немного нам помогали. К 1926 году у нас уже было 4 лошади, две коровы, с десяток овец и пара свиней, земли распахали до пяти десятин. Это по-сибирски немного на семью в пять человек (мать, нас братьев двое и две сестры). Старшая была избрана в сельсовет, где работала его председателем. Все мы были комсомольцы, считались культурной семьей - участвовали во всех культурных мероприятиях, на общественных собраниях старались отстаивать все идеи Коммунистической Партии и Советского Правительства. Многие нами были недовольны, считали коммунистами и даже завидовали. Поскольку отец, бросив нас, не уделял нам внимания, то мне пришлось идти учиться в 4-й класс уже в 17-ти летнем возрасте. Учась в школе крестьянской молодежи (ШКМ) я больше внимания уделял ведению сельского хоз-ва. После пяти классов учебы я окончательно занялся ведением хоз-ва, применяя советы агрономов.

В 1926 и 1927 годах и в 1928-ом я участвовал на осенних районных выставках. За выращенные нашей семьей сельхозэкспонаты и за породистую жеребушку-кобылку меня премировали.

Я уже стал главой нашего хоз-ва, уделяя ему все внимание. В то время в некоторых деревнях стали организовываться ТОЗы (товарищества совместной обработки земли). Я убедил двух односельчан тоже организовать что-то подобное. Купили конные: жатку и молотилку трящетку, но совместно стали только производить уборку зерновых и их обмолот, т.к. для большего приобретения сельхоз. машин средств у нас пока не хватало. Радовались и этому.

У нас в Сибири было заведено зимой ямщичать - перевозить разные грузы на прииски или по договорам в другие какие организации. И вот я задался целью купить племенного жеребца, чтобы в хозяйстве иметь красивой породы лошадей. В 1928 году ямщиной мы с братом заработали необходимую сумму денег, и я в Красноярске купил задуманного жеребца. В деревне некоторые стали говорить: "Надо его закулачить". В 1929 году наше хоз-во подводят под индивидуальное обложение. Налагают большой сельхоз. налог. В этом же году я должен был быть призван в Красную Армию, но меня как (неразобр.) в армию не взяли, а обложили военным налогом. Осенью этого же года стали давать твердые задания на сдачу хлеба, которые я должен был сдать в кратчайший срок. Не взирая на сырую погоду (шли дожди) пришлось со своими соседями, с которыми мы еще работали вместе молотить и возить сырой хлеб на сдачу. Поскольку зерно было сырое, ему применяли большую скидку на сырость - приходилось обмолот повторять пока не довезу полностью задание…

Налоги также нужно было внести в краткие сроки. Это уже была нервотрепка. Денег на налоги не хватало. Я написал объявление организовавшимся колхозам в другие деревни (в нашей деревне еще не было колхоза), что продается племенной жеребец. Никто купить его не пожелал, думали купить его на стороне. Пришлось продать частнику. Думал, что отчитаюсь за все. Оказалось, нет. 1930 год. 8 февраля арестовывают, обвиняют в расторжении имущества, что продал жеребца и заколол свинью.

Объясняю: жеребца был вынужден продать в уплату налогов (с/хоз и военного), а свинью как всегда резал для еды себе осенью.

Утром 9 февраля меня и еще двух мужиков везут в район. Почти все население деревни провожает нас за деревню с плачем, как за покойниками. В этот же день мою семью выселяют из дома, а моя жена в холодной бане (9-го февраля) рожает первенца - сына.

Поселив в необорудованной к жилью "квартире" с нашей семьей еще одну семью в 5 человек на площадь не более 20 кв.метров, мой первенец простыл и умер через некоторое время.

Нас же трех мужиков через три дня из района привезли в свою деревню на показательный суд, но тут уж народ был напуган, и к нам никто не подходил. Не разрешали даже передачи. Меня на суд не повели, а этих двух мужиков (они были уже пожилые) осудили к 5 годам тюрьмы каждого и 5 годам ссылки.

Еще будучи в районе в КПЗ многие мужики сидевшие там говорили: "Ну ладно, мы то хоть как-то пожили и бывало, что погуляли, а вот ты то за что такой молодой сюда попал?!" На второй день после суда меня с братом выслали в свой район в тайгу как маломощных кулаков по III-й категории, где уже находились такие "кулаки". Там мы должны были заготавливать и вывозить лес на отведенный участок для строительства бараков, а летом корчевать лес и распахивать землю для посевов. У каждого было оставлено по одной лошади и одной корове.

Таким образом, я в возрасте 21-го года оказался кулаком, начавши жить своим хозяйством в 1925 году, т.е. прохозяйничал всего 4 года не имея никакой эксплуатации.

Этому я был возмущен и написал товар. Калинину обстоятельное заявление на произвол местных властей. Это, видимо, подействовало, и нас с братом вызывают в район, выдают документ о восстановлении в правах гражданства. Поскольку я и раньше был склонен вступить в колхоз, что я после этого и сделал. Зимой 30-31 годов я был включен в бригаду ямщиков. Работая в бригаде на севере, нас четверых мужиков заочно из колхоза исключают. В апреле 1931 года по возвращению домой нас арестовывают. Меня это уже второй раз. Через несколько дней высылают на лесозаготовки, а в августе м-це 1931г. высылают в Игарку.

У нас с женой родился второй сын, но трехмесячного его везти его с собой не решились, т.к. сами-то не знали куда едем - может на смерть и оставили его с моей матерью, которую взяла на поруки ее дочь моя старшая сестра. Ребенок, отлученный от материнского молока, заболел и тоже на кладбище занял место со своим братом.

В Игарке на правах спецпереселенцев мы жили, вернее я жил, до 1938 года.

В феврале м-це 1938 года (12 II) меня НКВД арестовало. Это третий раз. На этот раз они определили тройкой 10 лет лишения свободы, которые я отбыл полностью в Норильлаге. Из Игарской тюрьмы нас заключенных в июне 1938 года перевезли в Енисейскую тюрьму. Потом в Красноярскую, из Красноярской в распредлагерь на правом берегу Енисея, а в конце в августе м-це отправили в Дудинку. Там пришлось выкатывать лес из реки. Я заболел и надолго, а 25 октября 1938г. нас на открытых платформах железной дорогой отправили в Норильск.

По прибытии поместили в дощатый с вырванными досками с боков. стен гараж (летний). Температура доходила до 25-30 град мороза. В этих условиях мы прожили 5 суток и выводили нас на работу. Болеть я продолжал, но добиться на прием к лелилу (это так з/к называли врача или фельдшера), я не мог. Перевели в бытовые бараки второго лаготделения.

Находясь еще в Дудинской лагкомандировке, я настолько ослабел, что мой товарищ на работу и с работы водил меня под руки. Работать я уже не мог, и бригадир нашей бригады сказал: "Поддерживай хоть костер, около которого ребята обогревались", но я и этого дальше делать не мог. Мы с товарищем всегда тащились в хвосте бригады, когда возвращалисть в барак. Часто отставали и стрелок, охранявший нас, толкал в спину штыком говоря: "Ишь, убежать задумали", а тут было не до побега. Товарищ меня буквально тащил на себе, поэтому мы и тащились в хвосте.

В Норильске нужно было долбить котлованы под строительство дома. Нормы я выполнять не мог и получал штрафной паек - 300 граммов хлеба на день и самую последнюю баланду. Меня поддерживал товарищ. Он норму выполнял и получал хлеба 1 кг, а баланду из первого котла. Она все же была лучше. Какие у меня были манатки - рубахи, брюки, пальто, сапоги я все променял на пайку хлеба 800 гр., но этого хватило ненадолго. Я настолько ослаб, что меня ветром сдувало с ног. Таким я был не один. Многие прямо вырывали из рук несущие помои в сливную бочку. У всех были котелки и они эти помои сливали в свои котелки и еще, засучив рукава, бродились в помойных бачках, надеясь что-то найти съестного, отчего заболевали и умирали.

Было такое. Утром, а зимой в Норильске темно, когда нас выводили на работу с вахты, то приходилось перешагивать через трупы, а, приходя с работы вечером в зону, насчитывали каждый день по 13-15 гробов с трупами приготовленных для захоронения. Зимы были настолько холодные, что на работу ходили в масках, чтобы не обморозиться. Актировали, т.е. не выводили на работу только тогда, когда была сильная пурга.

В 1943 году в феврале месяце нас несколько заключенных (з/к) перебросили в Курейский совхоз Норильлага. В этой лагкомандировке я проработал до апреля 1946 года и переведен в Игарский лагпункт, где пришлось работать на плотничных и других работах, а в летнюю навигацию работать на погрузке морских судов лесоматериалами.

Только где-то в конце 1947 года мне удалось добиться направления на работу по специальности. Я стал работать бухгалтером в конторе Норильскснаба откуда и освободился 12/II-1948г. До августа м-ца 1948 года я продолжал работать в конторе Норильскснаба, а потом по моему заявлению в виду состояния здоровья меня перевели работать бухгалтером в совхоз "Таежный" Атаманово, он тоже был подчинен Норильску, где я проработал до 30 апреля 1951 года как вольнонаемный.

30-го апреля 1951 года меня арестовывают четвертый раз. Просидев во внутренней тюрьме (в одиночке) некоторое время был переведен в общую тюрьму. В общей сложности, отсидев четыре месяца, нас многих з/к увозят в ссылку.

Мне выпала доля работать в колхозе деревни Седельниково Сухобузимского района.

Через некоторое время меня перевели на работу бухгалтером в Атамановскую промартель, а в июне м-це 1952 года как бывшего сужденного и находящегося на учете спецкомендатуры выселяют с семьей в колхоз деревни Миндерла, где я работал на разных работах до снятия судимости, т.е. до дня реабилитации 1955 года.

В мае м-це 1955 года я начал работать бухгалтером в бригаде совхоза "Удачный" расположенный в 20-ти километрах от Красноярска, южнее, за Крайкомовскими дачами. Отсюда я ушел на пенсию.

В Красноярск переехал с женой к детям в 1969 году ноябре м-це.

В Красноярске работал вахтером в Крайпотребсоюзе, а с сентября м-ца 1980г. по июнь 1984 года работал дворником в ЖПЭТ-2 и Красноярской КЭГ.

Вот вся моя эпопея, кратко.

12/III 90г.