Федор Романюк. Мысли и воспоминания
Из Ленинграда нас привезли в Мариинск и поместили не в самое здание тюрьмы – огромное и многоэтажное, а в один (N 6) из бараков, именуемых бараками распредгруппы. Когда мы были загнаны в барак, что мы там увидели! Мы там увидели такую картину, которую можно наблюдать в большом вокзале. Много людей разного возраста, разных национальностей, в разных костюмах. Помещение было наполнено табачным дымом до того, что трудно было видеть друг друга, как это бывает иногда на дворе при густом тумане. Вся эта публика арестованных размещалась под крышей барака, кто как и кто где мог: и на нарах, и на полу, и под нарами. Одни из них сидели, другие лежали, имея изголовьем свои вещи, другие стояли у своих вещей, иные бесцельно бродили по бараку, пресытившись и стоянием, и сидением. Все эти люди были пособраны из разных мест. Все они были оплаканы и оплакиваемы членами оставленной родной семьи. Все они были угнетены духом тоски и уныния при полной неизвестности того, что их ждет в дальнейшем. Утром каждый из них получит из рук своего бригадира кусок хлеба бесплатно, кипяток тоже выдается бесплатно. В обед получает черпак супу, тоже бесплатно, мерою в 0,5 литра. У всех одно жилище, все называют друг друга товарищем, все получают суп из одного котла и одним черпаком и одной мерою, у всех одни права или бесправие. Вот тебе и коммунизм. Это коммунизм в миниатюре, а там впереди в лагерях образцы коммунальной жизни увидите в больших масштабах. Какая же мораль у всего этого люда, какая идея, какими интересами живет этот люд, окруженный охраной и опекаемый усердием заботливого начальства. Мораль – никакая. Идея – чтобы получить кусок хлеба, пайку и черпак супа. Словесность – брань и мат. Деятельности пока, до отправки на производство никакой, разве где-нибудь возникнет драка, привлекающая слух и взоры присутствующих. При этом вокруг дерущихся образуется толпа любопытствующих: кто окажется более сильным и кто больше получит побоев. При этом присутствующие при драке наблюдатели обычно решают вопрос: разнимать ли дерущихся между собой или не вмешиваться в их внутренние дела. Обыкновенно избирают это последнее решение. Часто бывает и воровство. Что же воруют? Все, что можно, что плохо лежит. Самая лакомая вещь – это, как и везде, деньги. Но этого добра у з/к бывает очень мало. Легче украсть что-нибудь из вещей: котелок, ложку, полотенце, выкрасть табак из кармана. Одни из арестантов бывают угрюмы и молчаливы и самозамкнуты, другие бывают хвастливы. Кулаки обыкновенно любят рассказывать, как у них до раскулачивания было всего много. Получая пайку в 600 грамм, он с горечью вспоминает, о том, как некогда бывало по весне за недостатком отрубей и муки простого помола, он лошадей подкармливал ради предстоящей работы полевой высокосортной крупчаткой. Упоминалось также о том, сколько было дойных копров, сколько молодняка, в каком состоянии были лошади. При этом обычно своих лошадей сравнивали с лошадьми колхозными, которые якобы были гораздо хуже. Арестанты-бытовики хвалились одни перед другими, кто где больше украл, как сумел уйти с “работы” непойманным, когда уже милиция была весьма близка. Обычно тем для разговоров у арестованных было много. Часто мечтают и говорят о желаемой амнистии, или о предстоящем изменении кодекса, предусматривающем смягчение наказания, часто говорят о результатах подаваемых ходатайств о помиловании и об их всегдашней безрезультатности. Часто говорят о переписке с родными, о посылках и т.п. Из молодежи многие любят услаждаться и смаковать воспоминания о половой связи с лицами женского пола, кто сколько обманул женщин. Бывают и более разумные разговоры, например, о судьбе покинутой семьи, о больной жене, об отсутствии средств у домашних. Но не сидеть же нам без дела не есть казенную пайку хлеба даром. Имеет ведь в народе хождение поговорка, обычно приписываемая Ленину “кто не работает, тот не ест”. Хотя это разумное слово принадлежит вовсе не Ленину. Еще Ленина не было в чреслах его прапрадеда, как это слово на весь мир было провозглашено св. ап.Павлом. Вот нам, арестованным и остриженным священникам, пришло время работать физически. Стриженные, одетые пока еще в рясы и подрясники, но с оставленными бородами, собраны были совместно с другими з/к и отправлены в первый раз на работу. Это было в Мариинске в декабре 1931 года. Собрали нас. Поставили рядами по пять человек, просчитали, записали число отправляемых и передали в распоряжение конвоя. Сказав обычную формулу: переходить в распоряжение конвоя. Все приказания конвоя выполнять. За неисполнение приказания конвой применяет оружие без предупреждения. Выслушав это предупреждение и последующую команду: шагом марш, отцы пошли первый раз на работу. Помню, был сильный сибирский мороз, легкий туман и тишина, снег скрипел под ногами. Мы не знали, на какие работы нас в такой мороз посылают. Вскоре дело выяснилось: нас гнали к овощехранилищам перебирать картошку. В Мариинске был огромный совхоз. Овощехранилищ было несколько. Пригнали нас к месту работы и загнали в овощехранилище. Приятно было спуститься вниз в помещение с температурой +9, тогда как на дворе мороз в 40. Приступили к работе. Стали перебирать картошку, сортируя по разным корзинам. Гнилая клалась в одну корзину, резаная (которая была повреждена при копке), клалась особо с тем, чтобы рассортировалась в первую очередь и чтобы не допустить ее до загнивания. Средняя клалась особо. Она предназначалась на семена, а крупная еще особо. Лениво, неохотно мы стали выполнять эту принудительную работу без привычки к физическому, хотя пока и легкому труду. Время тянулось медленно. Наконец, наступило время обеда. Меню было – овощной суп из свежей капусты и картошки, заправленный луком и растительным маслом. Обед состоял только из одного блюда, а хлебная пайка в 600 гр. была получена еще с вечера. Кто воздержнее, тот часть оставил к обеду, а были и такие и бывали очень часто, что, получив, сразу съедает всю пайку к другому дню, на который, собственно, и выдается хлебная пайка, ничего не остается. Щи наливались в бачки. Бачок предназначался на 10 человек. Вместо стола была опрокинутая вверх дном бочка. Встали мы все вокруг этой бочки и начали жадно кушать. Ложку каждый из нас носил за голенищем сапога. Супу в бачке не осталось и нам никто не предложил добавки, хотя досыта мы не наелись: явился пост принудительный. Стряхнув свою ложку, каждый из нас послал ее в сапог за голенище. Такова начальная стадия коммунизма. Памятен мне этот день. Перебирая картошку руками, кидая ее в ту или иную корзину по принадлежности, в мыслях происходила другая работа. Копошились воспоминания из переживаний недавнего прошлого. Мерещилось в уме, как “пришли”, как обыскивали
(тут отсутствуют три листа; вырезаны).
(пропуск стр.289 - стр.290)
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава