Геростраты и Калигулы
Борис Павлович Смирнов
Б.П.Смирнов - сын городского
головы, или, по новому - мэра Красноярска. Начиная
с 1917 года, это послужило причиной непрестанных
гонений на него. То уволят с работы, то возьмут
заложником... Довелось Борису Смирнову отведать и
ГУЛАГовской баланды - он сидел в лагере около
ст.Кача.
Одним словом, новая власть его не жаловала. Но и
он ее - тоже.
Когда ведущий вдруг чихнет,
Тогда ведомым всем чихается.
Кого ведущий руганет,
С тем и ведомые ругаются.
Когда ведущий скажет "а",
И все ведомые заакают,
Когда ведущий скажет "ква",
И все ведомые заквакают.
Пойдет ведущий в туалет,
Когда туда ему захочется -
Хотя ведомым нужды нет,
Они возьмут да и помочатся!
1968.
* * *
Все будут жить при коммунизме
При свете завтрашнего дня.
Но я уйду уже из жизни,
И коммунизм - не для меня.
Жизнь будет скучной, будет праздной,
Машины будут все творить,
Все будут жить однообразно
И трафаретно говорить.
И по способностям трудиться,
И по желаньям получать
Кому ж трудится "не хотится"
За них кто будет отвечать?
Жить станут все немного дольше
При свете ленинских идей,
И тунеядцев будет больше,
Чем всех порядочных людей.
Все будут в форму одеваться
Одну и туже:эм и же,
И в поле будут разбираться
Лишь под одеждою уже.
Все будут жрать до об_яденья,
И напиваться допьяна,
И всем достанет, без сомненья,
Жратвы, и водки, и вина.
Не будет умственного бунта,
К тому закрыта плотно дверь
Коммунистическая хунта
Всем будет править,как теперь.
Так будут жить при коммунизме,
Его тихонечко кляня,
Но я уйду уже из жизни
При свете завтрашнего дня.
1975г.
* * *
Я не завидую потомкам,
И не скорбит моя душа
Жизнь в этих будущих потемках
Не так уж будет хороша.
Ко всей вот этой провиденции
Уже имеются тенденции.
ДВА КАЛИГУЛЫ.
Римский Калигула был дегенерат
Посадил коня он заседать в сенат
Заседал исправно конь и ел овес
И его порою прошибал понос.
И его коллеги (я не стану врать)
Все навоз бросались разом убирать.
Лужи вытирали, если намочил.
Так их Калигула делать приучил.
Наш же Калигула тоже был не плох:
Тридцать лет он правил, наконец - подох.
Не садил коня он заседать в сенат,
Но такой же явный был дегенерат.
Так же, как и римский, почести любил,
А людей гораздо больше погубил.
И пока он жив был и не опочил,
Так он депутатов делать приучил:
Лишь он рот раскроет, речь чтобы сказать,
Чтоб они бросались зад ему лизать.
Калигулы нету...Reziec Catrex
А у депутатов тот же все рефлекс.
* * *
Он мертвец,но не во гробе,
Недвижимый и нагой,
И его ножонки обе
Как-то скрючены дугой.
Он недолго в мире прожил,
И злодейски был убит,
Мы помочь ему не можем,
Сном могильным бедный спит.
Кто он? Он-цыплячий труп,
Предназначенный на суп.
А потом его могилой
Будут кишки девы милой.
А оттуда он как раз
Угадает в унитаз,
И, вторично похоронен,
Будет он весьма зловонен.
20.9.1968г
* * *
Есть давно такая мода -
Врать от имени народа.
Твердо знает паразит,
Что народ не возразит.
А на то, народ что хочет,
Паразиту наплевать:
Лишь бы им повелевать.
* * *
Был такой дегенерат,
Его имя - Герострат.
Не творил великих дел,
Но прославиться хотел.
И прославиться от смог-
Дивный храм Дианы сжег.
Храм был чудо из чудес,
Был прославлен им Эфес.
Мерзок был он и поган,
Этот древний хулиган.
Но дурак, скотина, хам,
Ради славы сжегший храм,
И теперь известен нам...
В Красноярске наши хамы
Сокрушили тоже храмы.
Мы должны сознаться честно-
Имена их не известны.
Надо бы постановить,
Чтобы их восстановить.
Нет, не храмы, им - хана,
А - хоть хамов имена!
1966
* * *
Род умственной гимнастики
Был в средние века.
Ученые схоластики
Валяли дурака:
Считали они дьяволов
На острие иглы,
Но точного решения
Добиться не могли.
...В век всяких пенопластиков
И в космосе путей,
Что, нет у нас схоластиков,
Считающих чертей?
Увы, они имеются,
Их встретишь там и тут,
Но только, разумеется,
Иначе их зовут.
* * *
Человек - звучит не гордо,
Хочешь - верь, хочешь - не верь.
Часто это - просто морда.
Часто - это просто зверь.
Вот лежит в канаве пьяный,
Материт весь белый свет.
Вы скажите честно, прямо:
Человек он или нет?
А ужасные садисты,
Дел заплечных мастера?
Сталинисты и фашисты,
Господа еще вчера?
Человек - звучит не гордо,
В этом деле Горький врет:
Часто - это просто морда,
Руки, ноги и живот.
ИЕРАРХИИ
И в республике, и в монархии,
Ну и в нашей олигархии -
Иерархии, иерархии!
В партиархии - иерархии,
Чин над чином,
Чин под чином,
Сообразно величинам.
Обязательное явление:
Чина чину повиновение.
Обязательное положение:
Чину чином уважение,
Чина чином понукание,
Перед стархим пресмыкание.
Чином чину подношение,
Чина чином повышение.
Партиарх наш первый номер -
Он живой, хотя и помер,
И, хоть в том сомнений нет,
Все ж вручен ему билет.
Где и как ему вручали -
Нам о том не сообщали.
В книгах он и в документах,
И в делах, и в монументах,
Был неглуп он и жесток,
Сам безбожник, ныне - бог.
Даже у орангутангов
Существует много рангов:
Хоть дворцов у них и нет,
Процветает этикет:
Если кушают вожди -
Остальные - подожди!
Если что-нибудь останется,
То и им потом достанется.
Знай своих пределы рамок:
Не касайся знатных самок!
У орангутанжьих предов
Много разных зак-распредов,
И туда никоим каком
Нету доступа макакам.
Обезьяны просто страсть
Обожают свою власть.
Главный их орангутанг
Высоко свой ставит ранг.
В упоеньи своим саном
Ездит он по разным странам.
Расставания и встречи,
Речи, речи, речи, речи.
Говорит, в шпаргалку глядя,
А шпаргалку пишет дядя.
Очень любит обниматься,
Очень любит целоваться:
Как залез на пьедестал,
Всему миру виден стал.
Хоть башка его пуста,
Не оставит он поста.
Не из такого парень теста,
Чтоб сие оставить место!
А С Т Р О Н А В Т
(или ТРОФИМИАДА)
Поэма в трех песнях с прологом
На совещании по степному лесоразведению в Москве в ноябре 1954 года академик Лысенко, после того как его гнездовой способ посадки дуба был забаллотирован, заявил, что он теперь занят теоретическими вопросами и ему решительно все равно, как и где садить – на земле или на луне. Присутствующий зам.министра ему ответил: “Вам-то все равно, а народному хозяйству далеко не безразлично, поэтому мы охотно предоставляем для опытов луну, а на советской земле больше экспериментировать не позволим – себе дороже”.
Пролог
Трофим, упершись как ишак,
Позиций не сдает никак.
Пшеницу – в рожь, и граб – в орех,
А ель – в сосну. И всем на смех –
В кукушку – дрозд. Нещадно бит,
Трофим “ку-ку” свое твердит
И славит гнездовой посев
Науку с практикой презрев.
А доблестный его конклав
Клыки ощерил, хвост поджав.
Голосованье спор решит.
И вот опять Трофим побит,
Четыреста – за рядовой,
И только шесть – за гнездовой.
Непонятому здесь толпой.
Трофиму способ гнездовой
Придется на луну нести,
Чтоб славу вновь там обрести
Туда, в своих решеньях быстр
Его направил замминистр.
Песнь первая
(поездка на Луну)
Трофим подумал: “я готов.
Здесь все равно толпа врагов
Работать больше мне не даст.
Но как бы на луну попасть?
И вот, его врагам назло,
Трофиму снова повезло.
Мечтали люди с давних пор
Земной расширить кругозор,
Освоить светлый мир планет.
И вот, был утвержден проект –
Послать в пространство звездолет,
Чтобы снаряд ракетный тот
Луну, как птица, облетел
И возвратясь на землю сел,
Заснявши кратеры луны
С обратной, скрытой стороны.
Проект хорош, нет споров, но –
Есть затруднение одно:
Кто полетит в такую даль?
Покинуть землю всем нам жаль!
Но выручил опять Трофим:
Сказал он просто – Полетим
Мои питомцы и я сам
Одно условье ставлю вам:
Лишь до луны я долечу,
Спуститься на нее хочу.
Работать здесь мне не дают,
Так на луне найду приют.
Пусть почва там – один кремень
Я щебень превращу в ячмень.
И ознакомившись с луной,
В полдневный страшный лунный зной
Картофель я там посажу
И всей вселенной докажу,
Сколь ценен летний мой посев –
Ему не страшен перегрев.
Груз желудей с собой забрав,
Покрою зеленью дубрав
Я Лунной радуги залив,
Сев гнездовой там применив.
И пусть здесь не толкуют мне,
Что нет воды там на луне,
Зато там ярок солнца свет,
Здесь на земле такого нет…
А я недавно доказал;
Что Тимирязев сам не знал:
Ведь ест растенье солнца свет
А если так – сомнения нет,
Что этот свет оно-ж и пьет
И без воды не пропадет.
Песнь вторая
(призыв)
Итак, сотрудники друзья!
Лететь с собой зову Вас я!
Жить невозможно стало здесь,
Я свой покой утратил весь.
Здесь Цицин мой заклятый враг,
Мне ходу не дает никак.
В журналах всякий шелкопер
Меня ругает, пишет вздор:
Турбин – изменник, Иванов,
Козополянский и Станков,
Баранов, Павлов, Пузанов
И академик Сукачев
Дубинин стал бесстыдно смел
И просто мне на шею сел.
Мы в Академии одной,
А в планах жуткий разнобой.
В клещей я превращаю мух,
А он про гены вспомнил вдруг!
И заключил - такой позор! -
Уж на учебник договор,
Чтоб воскресить на пакость нам
Менделистический весь хлам.
Летим, летим, мои друзья!
Вторично призываю я
Все, кто делил на сколько мог
Со мной ВАСХНИЛовский пирог,
Скорей ко мне, в мой звездолет
Здесь место всяк себе найдет!
Пусть каждый будет смел и тверд,
Пусть будет весел, будет горд:
Такого мощного скачка
Никто не совершил пока!
Песнь третья
(измена)
Но все дружки его молчат,
Трусливо вкось уставя взгляд,
Опарин мямлит, как всегда,
Не говорит ни “нет” ни “да”
“Проект хорош. Но чтоб лететь,
Я должен все предусмотреть,
Чтоб был оправдан мой полет,
Чтоб пользу я принес. И вот
Пока еще не ясны мне
Мои задачи на Луне.
Нет воздуха. В том нет беды.
Но там же нет ведь и воды.
А раз и концентратов нет –
Лететь мне на луну не след.
И не свободен я, как встарь:
Я – Отделенья секретарь!
О вас я здесь похлопочу,
Но рисковать уж не хочу”
И как всегда, Опарин, ты
Вильнул хвостом,
Удрал в кусты.
Великий дипломат Хрущев (Г.К.)
Изрек немало сладких слов,
Не мало ахинеи нес
Держа по ветру, впрочем, нос.
Лететь? Вопрос не так уж прост –
Мелькнул, и скрылся лисий хвост.
Студитский также стал юлить:
“Я-б рад, конечно, разделить
Ваш на Луну победный марш…
Но ждет меня циплячий фарш”
Никольский “жутко долговяз –
Шлет окончательный отказ:
“Побыть занятно на Луне,
Но звездолет ваш тесен мне”.
Всегда Макаров честен
был |
(Макаров принял
честный вид |
Так он сказал: “Я был с
тобой, |
“Скрываясь за твоей
спиной |
Я за тебя стоял горой, |
Теперь другие времена |
Теперь другие времена |
Ты пораженье потерпел |
Меня легко всегда
пленит |
Эпоху надо догонять |
Ты пораженье потерпел, |
Нет, не зови меня с
собой |
(другое изложение) |
Чтоб от эпохи не отстать
Я должен мнение менять:
Кого любил – я буду бить,
Кого я бил – начну любить,
Легко так делать на земле
Бог знает, можно ль на Луне?
А некий важный генерал –
Тот, будто даже не слыхал
Того, о чем хрипел Трофим
(порой удобно быть глухим).
И весь лысенковский синклит
Молчанье мертвой хранит.
Все, кто вопили: “Смерть врагам!”
Куря Трофиму филиам.
Вся присосавшаяся голь,
Что лопала его хлеб-соль,
Все, кто сокрыв свои грехи,
В науке заняли верхи,
Вся беспардонная шпана,
Которой власть была дана
Дворянкин, Глущенко, Нуждин,
А в Риге – Павлов-Авотин,
Ольшанский, вице-президент,
Соратник дней былых Презент
Что был как пес, всегда готов
Кусать и рвать его врагов.
И заклинатель всех семян,
Наперстник ловкий – Авокян
И друг его Карапетян.
Все, в рот набрав воды молчат
И только скрыться норовят.
И ты, с кем на столбцах газет
Лысенко громко был воспет,
О почему-ж и ты молчишь,
И все хамишь, и не летишь,
Геннадий Фиш?
Старушка лишь одна пришла.
Трофиму соды принесла,
И молит жалостно его:
-“Найди живое существо
Ты мне в тех кратерах Луны.
Здесь поиски прекращены,
А мне пора уж на покой”
И крестит трепетной рукой
Она Трофима звездолет…
Трофим у трапа ждет, и ждет…
Одет в скафандр. Как паладин…
Ужель он полетит один?..
СОКРУШЕНИЕ КУМИРОВ
“Великий еси Господи, и чюдны
дъла твоя:
Вчера чтим отъ человък, а
Днесь поругаем”
Лътопись Нестора.
Когда святой Владимир-князь
Из Херсонеса воротясь,
Явился в Киев мигом он
Сменил и веру и закон:
Всех старых идолов-богов
С престолов пышных и столпов
Он непочтительно изверг,
Чем в ужас киевлян поверг
И даже громовержец-бог
Перун, и тот спастись не мог:
К хвосту привязанный коня,
Пополз он землю бороня.
Вниз по горе, и ввергнут был
В широкий Днепр, и вниз поплыл,
А люди, темный весь народ
Боясь, что бог их уплывет
В далекий печенежский край,
Вопили: “Боже, выдыбай!”
II
С тех пор прошло немало лет –
Но предков мы храним завет.
Увы! Такая чехарда
В стране у нас царит всегда:
Сперва воздвигнем мы божка
“Секретаря” или царька;
Хотя подчас он тяжек нам,
Ему мы курим фимиам.
Когда ж терпеть уже невмочь –
Божка со свистом гоним прочь,
И, поваливши истукан,
Волочим, взявши на аркан
Всем памятен “божок” один:
Он был семинарист – (грузин)
Пред тем, как к власти он пришел
Он в церкви о… я престол.
Потом же, в руки власть забрав,
Он править стал. Жесток, кровав
Хитер и двоедушен, лют
(Лютее Грозных и Малют)!
За четверть века лиходей
Мильоны истребил людей:
Народа растоптал он цвет!
Закрыл окно нам в божий свет
Так, что не видим мы ни зги;
Сковал декретами мозги,
Крестьянство вновь закрепостил
И голодать всех приучил.
Как в древности Сарданапал
Он города именовал,
Что так измучились под ним
Постылым именем своим,
И, в память подвигов своих
Себе кумиры он воздвиг.
Когда ж он умер бренный прах
Был заключен в тот саркофаг
Где спал славнейший из вождей.
Недолго там почил злодей:
Он был оттуда извлечен
И под стеною погребен.
А вскоре стали извергать
Несчетный истуканов рать,
Что “украшали” города –
Они исчезли без следа!
Стоял из бронзы исполин
В предгорьи горных тех долин,
Где начал жизни путь тиран.
Он был святыней горожан:
В нем дух божка был воплощен –
Он был не сброшен – а взнесен!
Однажды мощный вертолет
С небесных снизившись высот,
Стальной накинувши аркан
Унес в пространство истукан.
И плакала толпа грузин:
“Спустись, Сосо, наш властелин!”
Но, вознесенный ввысь, в эфир
Быть может, страшный тот кумир
Умножит спутников семью,
Чертя орбиту там свою.
III
Сменил Тирана некий Хрущ -
Хвастлив, болтлив, но – всемогущ.
Он, правда, плюс один имел:
Людской он крови не терпел,
И раззвонил везде, что им
Кровавый отменен режим.
Но – бережно он блюл опять
Девиз: “Тащить и не пущать”,
И, в кукурузный впав психоз
Стране немало бед принес:
Ведь хлебородная страна
Пшеницей издревле славна
К соседям поплелась с сумой,
Чтоб голод нам насытить свой.
Велел он целину пахать,
Чтоб урожай в Канаде жать,
Науки был он лютый враг
Искусств не понимал никак
И все, похожее на “стиль”
Квалифицировал, как гниль,
Но приказал всем строго, чтоб
Везде был принят “стиль Хрущоб”
Коробки с дырками окон,
Окрашенные в серый тон!
Они на долгие года
Нам безобразят города.
Двоякий издан был декрет:
В “хрущобах” ванну и клозет
В один “сан-узел” совмещать,
Обкомы же – разъединять.
Мечтая мир весь покорить,
Он “иждивенцев” стал кормить,
Что Куба и Вьетнам, Китай
В счастливый превратились рай,
А наша таяла казна!
Любил он очень ордена;
Направо и налево всем
Он раздавал их – даже тем,
Кто Карла Маркса не читал
И коммунистов истреблял.
Так награжден был, например,
Внук фараонов – Эль Насер!
Хотя идейно нам чужой –
Союза он теперь “герой”
Пусть он у Роммеля служил:
И за “геройство” получил
От фюрера железный крест,
Но – тщетен общий был протест.
Крича о мире громче всех
Обратный Хрущ имел успех,
И мы считать его должны
Средь поджигателей войны.
Бросал он дома все дела:
Его нелегкая несла
В Египет, Англию, Берлин
(С семьей он ездил не один).
Он там “травил” белиберду
Врагам на смех, нам – на беду,
Хоть “перлы” лучшие речей
Вычеркивал зять Аджубей,
Чтоб над страницами газет
Не хохотал потом весь свет.
Но смехом от его проказ
Давились люди уж не раз:
Стащивши как-то с грязных ног
Свой лакированный сапог,
Он стал им по пюпитру бить,
Чтоб речи блеск усугубить.
Его ораторский порыв
Громовый вызвал смеха взрыв.
Пусть Хрущ был не совсем дурак –
Но клоун, неуч и пошляк;
Непостижимо, как же он
Вскочил на всесоюзный трон!
Ведь он до трона не дорос:
Подстать ему … свиносовхоз.
Хотя кумиров он свергал,
Культ “личности” искоренял,
Но, культ создавши сам себе
Навстречу поспешил судьбе:
Он так вконец всем надоел,
Что мигом с трона полетел
Как всякий выскочка-кумир,
Что покорить мечтает мир.
Но облегчил работу он
Тем, кто его разрушил трон:
Излишен был стальной аркан!
Ни барельеф, ни истукан
Еще не созданы ему.
И он ушел в забвенья тьму
Под дружный и беззлобный смех
Ликующих сограждан всех.
Что будешь делать? Как никак
Был добр зазнавшийся толстяк!
Кто вспомнит его жирный лик?
Портреты были сняты вмиг.
IY
Весь сонм друзей ушел за ним
И Аджубей, и сам Трофим –
Божок доверчивых людей,
Известный всем нам чудодей:
Ведь превращал клещей он в мух,
В кукушек – претворял пичуг,
Пшеницу превращая в рожь,
Бросал он агрономов в дрожь.
Стране принес он много бед,
Затормозив на много лет
Развитие наук у нас.
О, как отстали мы сейчас!
Имел распутинский он дар
Влиять путем как будто чар
Гипнозом бредовых идей
На слабые мозги людей;
Толчась в толпе придворных слуг
Морочил он “кумиров” двух
И вот, с последним полетел –
Таков всех прихвостней удел!
К хвосту привязанный Осла
Он пал, и Лета понесла
Его навек в забвенья тьму…
Народ кричит вослед ему:
“Довольно ты царил, Трофим!
Плыви! Твой рок неотвратим!
И лишь Трофимов темный сброд
В смятенье вслед ему бредет
Сквозь свист врагов и песий лай
Вопя: “Трофиме, выдыбай!”
А в расцветающем леску
Кукушки, сидя на суку
Разносят весть: “Трофим – ку-ку!”
К А З Н И Т Е Л И
Иван четвертый был палач
При нем был стон, при нем был плач
Бояр пытал и мучил
Всем казнями наскучил.
Он в ярости, скотина,
Убил родного сына.
Любимцы и отличники
Его были опричники.
Опричник самый лютый
Свирепейший Малюта
Иван сей долго правил
И много вдов оставил.
Тишайший царь был не таков
Он только жег еретиков
Упрямых, глупых, грубых
В Москве в кострах на срубах.
Царь Петр делец был из дельцов
Казнил он массами стрельцов
Он сам казнить людей любил
И часто головы рубил.
Без жалостной боязни
И сына предал казни,
Он строил флоты, воевал,
Пил водку, много блядовал.
Хоть пьяным был и диким
Всеж сделался Великим.
Екатерина номер два
Была веселая вдова,
Распутничала бешено,
Четвертовала, вешала.
Царь Николай, Констинов брат
Был в злобности неистов
До смерти забивал солдат
И вешал декабристов.
Командовал, молился
И взял, и застрелился.
И все царицы и цари
Хоть были они разными
Но все подряд, черт их дери,
Все занимались казнями.
Но вдруг царей смели в момент
И править стал интеллигент
Ну и пока он правил
Русь кверху дном поставил.
Он для победы классовой
Террор устроил массовый
Раз вид не пролетарский
Слуга тот значит царский.
Солдат буржую враз поддал
И тот летит уже в подвал
Набилось там довольно тел
И пулемет затарахтел.
Потарахтел и все дела,
В подвале мертвые тела
Когда наполнится подвал
Их вывозили на отвал.
А там их раздевали
И в землю зарывали
Считали – будет глупо
Не снять одежду с трупа.
Он лозунг бросил молодцам:
“Мир хижинам, война дворцам!”
Ну и конечно, молодцы
В момент разграбили дворцы.
В них сами поселились
И очень веселились.
Он был с врагами начеку
С Урицким сделал Вечеку
Туда несли доносы
И там вели допросы.
Работали застенки
И ставили там к стенке
И казней он количеством
Утер нос всем величествам.
В казненное количество
Попало и величество,
В нем были гения черты
Недоставало – доброты.
Потом вдруг объявили,
Что правит Джугашвили
Которого звать стали:
“Отец наш, мудрый Сталин”.
Он сыном был Востока
И правил он жестоко
И не было в нем жалости,
Ну даже самой малости.
Считал он казни всех царей
Работой мелких кустарей
И стал он гениально
Казнить индустриально.
По методу поточному
Научному и точному.
ххх
Ты скажи, какого черта
И зачем сюда пролез?
Ты – гражданин второго сорта,
Ты – не член КПСС.
23.01.69
Л А Г Е Р Ь
Мы кишим в бараках, как черви в трупе
И труп этот все больше и больше гниет
Мы статисты в какой-то огромной труппе,
Но пьеса без нас на сцене идет.
И дни проходят и дни исчезают
Зоны, псы, люди нас сторожат
Тоска, как ворон наше сердце терзает
И нервы как струны тугие дрожат.
Мы рабы и рабству конца не видно
Каждый день работай, чтобы дали есть
А душе так больно и до слез обидно
И родятся в сердце: злоба, страх и месть.
Иногда приходят в голову мысли:
Поскорей пусть скосит смерть нас как траву
Но потом вдруг видишь все в инаком смысле:
“Псу живому лучше, чем мертвому льву…”
1940 год
ххх
Мне часто снятся кошмары –
Тюрьма, ряд лагерей
Потом какие-то дворы,
Откуда нет дверей.
То я по кладбищу брожу
В одежде мертвеца
И на могилы я гляжу,
Которым нет конца.
Или к чему-то я стремлюсь
Через тысячи преград
Ну а когда уж я проснусь
То пробужденью рад.
ЧЕРТОВЫ ЗУБЫ
Эпиграф:
Прошел огонь и воду
И медные трубы
И чертовы зубы
(народная поговорка)
Воспоминанья тяжелы
И факты прошлого так грубы
Той мерзопакостной поры,
Когда попал я черту в зубы.
А черту пакостному в пасть
Мало приятного попасть
Прошу вас, мне поверьте –
Зубасты очень черти.
Когда черт жертву пожует,
То жертва вряд ли оживет.
Не знаю, как мне повезло,
Но выжил я чертям назло.
А миллионы жертв те черти
Замучили до самой смерти
Вопрос предвижу я сейчас:
Где вы нашли чертей у нас?
Чертей вообще на свете нет
Они поповский только бред
Попы разводят агитацию
Про бесовскую нацию.
Твердят про рай, твердят про ад,
Где будто грешники горят
И жарят их там черти
Попам-то вы не верьте!
Не верил раньше я попам,
Но побывал в аду я сам,
За мной пришли,
Меня нашли.
Все с мест перетаскали
Квартиру обыскали
Кверх дном перевернули
Что взяли – не вернули.
Одежду поснимали
Кой-что и поломали
Ходили, уходили
Пол грязью наследили.
И паспорт отобрали,
Да и меня забрали
В машину посадили
И к “аду” покатили.
Я стал не человеком,
А настоящим зеком.
Я
Я – лишь один из многих и многих
Умных и глупых, добрых и злых
Странных каких-то зверей двуногих
По мысли, по чувству, по крови родных.
Два с лишком миллиарда таких как я Яев
Два с лишком миллирдов мозгов и сердец
И каждое Я себе жизнь сочиняет
И счастья ищет на свой образец.
Сколько на свете людского есть горя,
Страхов и бед, огорчений – не счесть
И среди этого горького моря
Горя моего то же капелька есть.
Кажется разуму горе ничтожным
Кажется сердцу несчастье большим,
Что считать правильным, что считать ложным?
Чем в конце нашу мы жизнь завершим?
Может быть нечего так огорчаться,
Много так думать о собственном - Я –
С каждым несчастье должно повстречаться
Каждому будет обида своя.
Я – только атом в огромной Вселенной,
Всплеск эфемерный какой-то волны
Жизнью правит закон неизменный
Мы покоряться закону должны.
Наши страданья – увы – неизбежны
Счастье наше – только на миг
Это – цветок прихотливый и нежный
Только расцвел и сейчас же поник.
1950 год
ххх
Скоро жизни придет конец
Я живу, как живой мертвец
Плакать о жизни совсем не к лицу
МЕРТВЕЦУ.
Жизнь прошла, как картина в кино
И теперь мне все все равно
Скоро кончится должен сеанс
Надо свести баланс.
Сальдо по кредиту будет, боюсь
Должен много я остаюсь
Кто же заплатит мои долги?
МОИ ВРАГИ?
Первый мой долг – неоконченный срок
Слишком уж задан большой урок
Слишком сурок был кредитор-
ПРОКУРОР.
Долг мой второй – пред моею семьей
Хотел бы его уплатить всей душой
Но заплатить не могу его я
И это вина – не моя.
Третий мой долг большой-пребольшой
Это мой долг пред самим собой
В землю я закопал свой талант
Нет оправданья, что я арестант.
Этот долг, как огонь меня жжет
Он в могилу со мной уйдет.
1950 год
ххх
Две тыщи лет из века в век
Был чтимым бого-человек
Культ изменили и намного
Чтить стали человека-бога.
О нем писали, говорили
Легенды разные творили.
И снова пишут, говорят
И снова мифику творят –
И точно заросли бурьяна,
Растет у нас папаниана.
1966 год
ххх
Нет, не боюсь я умереть
Исчезнуть без следа
Хоть не случалось умереть
Еще мне никогда.
И хоть индусы говорят:
“Переселенье душ”
Но все ученые твердят,
Что это только чушь.
Представить я себе могу
Начало и конец.
След исчезает на снегу
Исчезну я – мертвец.
Могила ужасное слово
Могила – надеждам конец.
Не будет свидания снова
Не скажет ни слова мертвец.
Нет, жизни за гробом не будет
Могила – и нет ничего.
И жизни поток позабудет
Меня и тебя и его.
ххх
Не страшно умереть,
А страшен смерти страх
Не слышать, не смотреть
И обратиться в прах.
Останется ли мысль,
Останется ли “Я”?
В чем жизни нашей смысл?
В чем тайна бытия?
1967 год
ххх
Гнев горяч, свиреп, неистов
У бомбистов-террористов
Он летит как камень с гор
И кого-то поражает
Но их все же уважают
Террористов с давних пор.
Есть террор другого рода
Когда террор сеет власть
К устрашению народа
Чтобы с трона не упасть
Это массовый террор
Ненавидят с давних пор.
ххх
Кандидаты наук исторических
Доктора философских наук
Врут в размерах они гомерических
Пишут ложь они тысячью рук.
Чтоб не вызвать к себе замечания
Тех, кто бдит на высоких постах
Применяют они умолчание
В исторически скользких местах.
Ни стыда у них и ни совести
Дорог им лишь комфорт и уют
И строчат они свои “повести”
По шпаргалкам, что сверху дают.
ххх
Сталин был, все его слушали,
Повелел – и друг друга кушали,
Одобряли во всем решительно,
Аплодировали ему оглушительно.
И пока тот Сталин главенствовал,
Весь народ, так сказать, благоденствовал.
Он подох – ну, сначала, поплакали,
А потом на него накакали.
Стал у власти Хрущев, его слушали,
Но при нем уж друг друга не кушали.
Одобряли во всем решительно,
Аплодировали ему оглушительно.
И пока Никита главенствовал,
Весь народ, ну просто, блаженствовал.
Сковырнули его, - не заплакали,
На живого Никиту накакали.
Вот теперь другие правители
И при них благоденствуют жители.
И правителей новых все слушают
И пока друг друга не кушают.
Одобряют во всем решительно,
Аплодируют им оглушительно,
Им во всем решительно дакают,
А уйдут – и на них накакают.
ххх
Эпиграф:
Мне сдается такая
Потребность лежать
То пред тем, то пред этим на брюхе
На вчерашнем основана духе.
Гр. Ал.Толстой “Поток-богатырь”(?)
Nihil nova est infra lunam
(Ничто не вечно под луной
изречение древних римлян)
Под луной ничто не ново.
Летописцы говорят
То, что было, - будет снова.
Внуки предков повторят.
Сир Луи Каторз (?) бахвалился
(И хоть был большой свинья,
Сам себе он очень нравился)
“Государство – это Я”.
Наши сиры все постигнули
Перед ними не падают ниц
Массы теперь не нули,
Стоящие позади единиц.
Но это, простите, теория
Относительно роли масс.
Иное гласит история
В этом смею уверить вас.
Когда вы читаете газеты и книжки,
Печатному слову не очень верьте.
Массы теперь не нули, а … нулишки
И единиц боятся до смерти.
Давно ли еще перестали мы
Лизать, скажем, пятки у Сталина?
А если точнее сказать,
То кой-что другое лизать.
И ждать от него всяких бед.
Всего только десять лет.
Как на служении божественном
Для сведения наций и стран
Возглашал сугубо торжественно
Диктор Гирш Левитан:
“Зал замер, все встали!
Входит (пауза) Иосиф (пауза) Виссарионович (пауза)
Незабываемые моменты! Сталин!!!
Оглушительные, громоподобные,
Несмолкающие аплодисменты”.
Левитан и теперь левитанит
Его по блату оставили
Но теперь он тем же занят
И зарплату и зарплату, наверное, сбавили.
Афоризм известен:
Сколько пива, столько песен.
Топот безразличным
Разговорным, обычным
Левитан теперь глаголет
И его, наверное, скоро уволят.
Но Левитан – реликт остаточный
Теперь и без него подхалимов достаточно.
Подхалимы – неисчислимы,
Подхалимы – неистребимы.
Не проходите мимо
Подхалима!
Не проходите!
Давите его, как таракана, давите!
На подхалимной опаре, как молекулы
полимерные,
Растут политики высокомерные,
Их самомнение непомерное.
Современные политики,
Помня сталинский закон,
Не выносят вовсе критики
Критиканов гонят вон.
Самолично сыпят премии
И в Союзе и окрест
Закрывают академии.
На них ставят жирный крест.
И в делах своих неправых
Повторяют стиль иных,
Стиль Иосифов кровавых
И Людовиков дурных.