Роберт Ридель. Ограничения
Поступать я решил в Свердловский горно-металлургический техникум. Но это было непростым делом - мне предстояло самому добираться до Свердловска (конечно без билета), на время экзаменов надо найти частную квартиру, да и сдавать приходилось целых четыре экзамена. Но всё это удалось преодолеть – до Свердловска я благополучно доехал на вагонных подножках, на квартиру я устроился у родственников нашего директора и вступительные экзамены сдал на «хорошо» и «отлично», что для мальчишки, приехавшего из деревенской глубинки, было совсем даже неплохо.
Возле канцелярии вывесили списки поступивших. Я нашёл свою фамилию и подумал:
Ну, всё! Теперь я студент, буду учиться и стану горным электромехаником.
Я уже собирался домой, но оказалось, что это не «всё». У директора техникума было правило – перед окончательным зачислением в студенты, он с каждым проводил личное собеседование. На собеседование приглашали группами по специальности. Подошла очередь и нашей группы.
Мы сидели в приёмной, и нас по одному вызывали к директору. Предстоящее собеседование меня не очень-то волновало – экзамены я сдал хорошо, в техникум меня приняли, а какие могут ко мне вопросы? Я ведь детдомовец!
Меня вызвали последним. Войдя в кабинет, я увидел крупного мужчину, сидевшего за большим письменным столом и читавшего какие-то бумаги. После долгого молчания он вдруг спросил:
-Ты что, немец?
-Да.
Он в упор посмотрел на меня и вдруг закричал:
-Ты, что, не знаешь, что Свердловск закрытый город? Немцев мы принимать не будем!
Пришлось долго сидеть в приёмной, ожидая свои документы. Из кабинета вышел и куда-то направился директор. С удивлением я увидел, что он был небольшого роста, почти карлик – при крупном телoсложении его ноги были очень короткими. То ли это дефект от рождения, то ли последствие несчастного случая. Вид этого «могучего карлика» показался мне зловещим.
Получив документы, я вышел на улицу в полной растерянности. Что теперь делать? В детдом вернуться я не могу по возрасту, родных, к кому я мог бы уехать, у меня не было, где мои родители, да и живы ли они, я не знал. И я решил поехать в детдом, будучи уверен, что там меня не оставят. Какое-то время у нас на чердаке жил бывший наш детдомовец, откуда-то сбежавший. В крайнем случае, я там тоже поживу, пока не определюсь.
Приехав в детдом, я всё рассказал директору Степану Разумовичу. Он очень расстроился и сказал, что так он не оставит. На следующий день мы с ним отправились в Бисерть. Обошли несколько районных организаций, в которых заручились ходатайствами и лестными для меня характеристиками. Правда, в одной организации отказались верить, что я немец, посчитав это дурной шуткой. Но, поудивлявшись, нужную бумагу дали.
Подготовив обширное письмо (что там было, не знаю) и приложив к нему бумаги из района, Степан Разумович поехал со мной в Свердловск. У здания техникума он почему-то оставил меня на улице, а сам прошёл к директору. Его долго не было. Когда он вышел, он коротко сказал:
-Тебя приняли.
И мы отправились домой, в наш детский дом, где мне предстояло готовиться к переезду в Свердловск.
В Кленовском детском доме я был первым воспитанником, которого отправляли на учёбу, и одеть меня старались как можно лучше – выдали дешёвенький, но новый костюм, новые ботинки, рубашки. Подобрали и зимнюю одежду, только до зимы оставили на складе. Ещё раньше я сделал себе деревянный чемодан, который выкрасил в светло-зелёную краску, какая нашлась. В него я сложил свои немудрёные вещи – рубашку, смену белья, пару книжек и немного продуктов.
В конце августа 1948 года, взяв свой чемодан и получив немного денег, я оставил детский дом и отправился в Свердловск. Я уже писал, что до Свердловска мы всегда добирались на подножках вагонов или, если повезёт, на межвагонных площадках. Когда проходил слух, что идут контролёры, мы по лестницам залезали на крыши вагонов. Контролёры проходили и мы возвращались на свои места. Но в этой поездке меня задержали - спрятаться на крыше мне помешал мой чемодан. Контролёр завёл меня в вагон и потребовал заплатить штраф. Напрасно я объяснял, что я из детдома, что еду учиться. Контролёр был неумолим и пригрозил сдать в милицию на ближайшей станции. Такая перспектива меня не устраивала, пришлось отдать ему половину моих денег. Единственно, что было в этом хорошее - он не высадил меня и до самого Свердловска я ехал почти с комфортом - в тамбуре вагона.
Мне дали место в студенческом общежитии, и начались мои занятия в техникуме. Большинство учебников я получил в библиотеке, но несколько книг пришлось покупать, что ещё сократило мой «бюджет».
Однажды я решил посмотреть город и вышел к водохранилищу, которое находилось почти в центре города. У берега стояла лодка с двумя мальчишками на борту.
-Пацан, хочешь покататься? – спросил один из них.
Я согласился. Мы отплыли довольно далеко от берега и тот, который пригласил меня, вдруг сказал:
-Пацан, дай трояк, а то лодку перевернём!
И они стали её раскачивать. Я стал говорить, что денег у меня нет, что я детдомовец, но они только смеялись:
-Давай, куркуль, не жмись!
В своей одежде я действительно выглядел богатым куркулём. Лодка всё больше раскачивалась и уже черпала воду. Я понимал, что в одежде я до берега не доплыву, а для пацанов это не проблема - они были трусах. Пришлось отдать им три рубля.
И были ещё расходы. Преподаватель по черчению, седой нагловатый франт в костюме с бабочкой, на первом занятии поучал нас, мальчишек 14 -15 лет:
- Запомните на всю жизнь – жену и готовальню никому не доверяй!
Он показал нам заграничные карандаши «кох-и-нор» и сказал, что без таких карандашей чертить мы не научимся, и тут же предложил их купить. Никто не осмелился отказаться и на последние деньги мне пришлось тоже купить пару карандашей.
Заканчивалась первая неделя занятий, а деньги мои уже кончились. Стипендию я мог получить только в двадцатых числах, но до неё надо было ещё дожить. Надо ехать в детдом, там обязательно помогут.
Поезда, идущего в нашу сторону, я дождался только к вечеру. Милиция гоняла нас и заскочить на подножку я смог уже на ходу. Потом я перебрался на крышу вагона. В дороге сильно раскачивало, пришлось крепко держался за дефлектор (вентиляционную трубу). После Дружинино совсем стемнело. С крыши вагона я видел ритмично загоравшиеся огни автоблокировки – красный, жёлтый, зелёный, потом снова красный и так далее. Лёжа на крыше и любуясь этими огнями, до Кленовского разъезда я доехал поздно вечером.
Ещё километра три надо было пройти пешком, и в детдом я пришёл уже ночью. Когда я появился в нашей спальне, ребята повскакивали и кинулись ко мне:
-Робка, у тебя отец нашёлся!
Они рассказали, что от отца пришло какое-то письмо, его читали в воспитательской, возможно, оно и теперь там. Воспитательская, расположенная на втором этаже, была, конечно, заперта. По углу нашего здания я забрался на второй этаж (мы проделывали это часто) и через окно влез в воспитательскую. Но там я ничего не нашёл и, несмотря на ночное время, отправился на квартиру к Степану Разумовичу. Он не стал выговаривать за позднее время и показал письмо из какой-то комендатуры. В нём стояло, что спецпереселенец Иван Давыдович Ридель, проживающий в городе Темиртау Карагандинской области, разыскивает сына Роберта Ивановича Риделя. Я не столько обрадовался, сколько почувствовал большое облегчение – мне вспомнились мои многолетние мытарства, моя теперешняя неприкаянность и никомуненужность. И я сказал Степану Разумовичу:
-Не отвечайте на письмо, я сам поеду.
Пришлось съездить в техникум за документами. Завуч техникума, просмотрев, видимо, мои оценки, стал уговаривать не бросать учёбу, даже предложил отпуск для поездки к отцу, благо, что студенты в это время были на сельхозработах. Но я упёрся. Сказалось, возможно, и то, что здесь я испытал незаслуженное унижение, когда меня, мальчишку пятнадцати лет, выставили за дверь только за то, что я не тем уродился.
Так я ушёл из Свердловского горно-металлургического техникума, где, сдав вступительные экзамены, проучился одну неделю.
Оглавление Предыдущая Следующая