Мой отец был осадником. За военную службу он получил в Волынском воеводстве, район Рувнэ, поселение Боянувка 11 гектаров земли. Таких как он осадников было там около 30-ти.Там родители построили деревянный дом, крыша дома была покрыта жестью. Хозяйством занимались родители, но во время уборки урожая нанимали на работу украинцев из соседних деревень. За работу платили от одного до полторы злотых за день работы. Большую прибыль давала там сахарная свёкла, которую сеяли родители. Сахарный завод был в поблизости. Земля была плодородная- чернозём. В семье нас было семь человек. Отец Ян, мама Хэлена, братья : Станислав 1924 г.р. Збигнев 1926, сёстры: Данута 1928, Регина 1930 и Ирена 1934. В Боянувке была начальная школа 1-3 классы, в Креховцах была семилетняя школа. Учителей мы любили, была организация харцеров, кружки художественной самодеятельности, в которых я принимала участие. Мы часто выступали в соседних деревнях по случаю государственных праздников. В эту школу ходили тоже украинские дети, они учились тоже украинскому языку. Если польские дети хотели изучать украинский язык могли учиться вместе с украинскими детьми. Я не помню чтобы между украинскими и польскими детьми были ссоры или вражда. Между взрослыми тоже не было. Поляк женился на украинке, украинец на польке и жили в согласии. О вражде я узнала на ссылке.

Депортация. Большинство осадников из Боянувки сослали 10 февраля 1940 года. После этой ссылки мои родители знали, что их тоже ожидает ссылка. О том что так будет, родители знали раньше, потому что украинцы говорили, что поляки взяли их землю. И вот 13 апреля 1940 года приехали к нам в три часа ночи. Почему нас депортируют, родителям не сказали. Нам было лучше чем депортированным в феврале 1940 г. У нас было больше времени, чтобы приготовиться к этому. У родителей был сундук, такой в каком дают приданное новобрачной невесте, и в этот сундук они упаковали заранее необходимые вещи. Возле сундука стоял столик с выдвижным ящиком, в котором были фото и документы. Всё это родители положили в сундук. Он был так тяжёлый, что извозчики должны были помогать донести его на воз. Его содержимое пригодилось нам на ссылке. Там родители продавали костюмы, бельё во время голода.

Нас завезли в Архангельскую область, Емецкий район, посёлок Глубокое. Сразу после приезда в Глубокое я заболела дизентерией и воспалением лёгких. Родители, братья и сёстры тоже болели. Там мы узнали, что наш сосед из Боянувки, Рыдлевски с семьёй был сослан в Горьковскую область и после амнистии в 1941 году поехал на юг и с армией Андерса выехал в Иран, а после войны остался в Англии. Из нашего района только некоторые поляки решались ехать на юг в группировки армии Андерса. До амнистии нам не позволяли выходить из посёлка. Нкаведисты с особенным усердием об этом заботились. Они очень часто повторяли нашим родителям: ,, Раньше нам на ладонях волосы вырастут, чем вы вернётесь в Польшу!,,

Дети обязаны были ходить в школу. Училась я хорошо, украинский язык я знала и русский не был для меня особенно трудный. После школьных занятии, когда ещё жил брат, Станислав, я с ним и Збышом ходили ловить рыбу. А рыб в озере и Двине было множество. Там я видела как медведь стоя в воде ловил рыбу и ел её. После смерти Станислава и отца на ловлю рыб в озере я уже не ходила. Вместе с мамой мы заботились о том, чтобы добыть для семьи пищу.

После нападения Германии на Советский Союз резко ограничено поставку продовольствия. Мешок пшеницы, который родители привезли с собой, вскоре исчерпался. Предприимчивые родители не забыли взять и кофейную мельниц, на которой мы мололи пшеницу, была мука и мама варила похлёбку. Когда исчерпалась пшеница, я ходила с мамой на колхозные поля собирать остатки картошки. То же самое делали и другие поляки. Колхозный надзиратель ездил на коне и прогонял нас с поля, а иногда и бил нас нагайкой. Маму раз ударил так сильно, что упала на землю и едва могла устоять на ногах. Я помогла ей дойти до посёлка. Я до сих пор не понимаю почему так приказывали поступать власти. Ведь остатки картошки гнили в земле.- Пусть всё гниёт, а голодный умирает о голода! Такой был закон в СССР.

После амнистии мы уже могли ходить в другие местности и там менять одежду, бельё и драгоценности на продовольственные продукты. Все мы там терпели от голода, холода и тяжёлой работы в лесу. Наш отец в это время изо дня в день тратил силы и здоровье. Причиной был голод и болезни. Долгое время он был тяжело болен и ещё до амнистии появилась опухоль. Вскоре отец умер. Брат, Станислав, тоже умер в возрасте 17 лет. Причиной смерти был удар копытом коня в его лицо во время работы в лесу. Местный фельдшер не мог ему помочь. Лекарств никаких на такое тяжёлое повреждение лица у него не было.

После смерти отца и брата снабжение нашей семьи в пищу значительно уменьшилось. От голода мама ослабела, утратила силы и тяжело заболела. Но ей посчастливилось. Она умела шить на швейной машине и одна россиянка решила одолжить ей машину. Мама шила местным жителям по заказу разные вещи. Зарплатой были продовольственные продукты. Одна из россиянок приносила маме козье молоко и это спасло ей жизнь. С наступлением весны была клюква, а в ней витамины. Летом в лесу я собирала ягоды, бруснику и грибы. Была тоже помощь Унры- порошковое молоко, топлёное сало, которое для нас было очень важное. Была и одежда, которую мы меняли за пищу в окрестных колхозах. Заказов на шитьё было очень много, так что мама шила с утра до вечера, Переделывала старую одежду и носила заказчикам в их дома в отдалённые колхозы, и иногда брала меня с собой, чтобы помочь ей нести картошку, которая была зарплатой за шитьё.

Мама ушила мне рюкзак и в нём я носила картошку. Иногда я сама ходила в колхозы носила туда одежду и приносила картошку. Раньше мама показала мне дорогу короче, которая вела через лес и я очень сперва боялась, ведь в лесу были медведи. Сегодня, когда я об этом думаю, то представляю себе, что в то время думала и чувствовала мама, пуская меня через лес в колхозы. Я боялась больше всего не зверей, а русских детей, когда шла через деревню. Мальчики бежали за мной с палками били меня и орали: ,, полячка идёт ,, ! Поляков они узнавали по рюкзакам, потому что только поляки ходили с рюкзаками за продуктами в колхозы, меняя одежду и бельё. Несмотря на эти неприятности со стороны русских мальчиков, я не отказывала маме. Иной раз я обходила деревню и шла через заросли. Сегодня я сама удивляюсь что никогда не заблудилась. Была и дорога короче, но надо было переправляться в одиночку на плоту через рукав реки Двины. Хорошо если был перевозчик, то я плыла с ним. Если его не было, то я переправлялась сама и оставляла плот на другом берегу. Так делали взрослые. После каждой переправы я убеждалась в том, что это не трудное дело.

Во время нашего отсутствия младшие сёстры оставались дома одни. Несколько раз в день их навещали польские соседи. Однако отсутствие мамы очень негативно влияло на их самочувствие. Но сестры не были голодные, они сумели самостоятельно очистить и сварить картошку и не были голодные. Когда мама и брат, Збышек, были на работе всю физическую работу исполняла я. Я рубила дрова, носила воду, готовила питание. От физического труда я не уклонялась, я знала что это надо сделать.

А что обозначает одиночество ребёнка, отделённого от мамы и родных я убедилась сама. Одна из россиянок умолила маму, чтобы она согласилась на то, чтобы я стерегла её двое детей в возрасте двух и трёх лет, потому что она работала а муж был на фронте. Это было уже после смерти нашего отца. И мама согласилась, хотя я не хотела, чтобы разлучать меня с семьёй. Это было уже после амнистии и взрослые часто разговаривали о том, что генерал Владыслав Сикорски постарается, чтобы мы выехали из России. Услышав это, я очень боялась ,что все уедут, а я останусь. И это была главная причина моего ужаса. Но это однако случилось. Мама согласилась, чтобы я жила в доме россиянки и была опекуном её детей. И я пошла с россиянкой в колхоз. Она говорила, что это совсем близко, но было далеко от нашего посёлка. Я осталась там жить. Вознаграждением за мою работу не были деньги, только квартира и прокормление. Когда я шла туда с россиянкой я всё время плакала. Отчаяние и тоска за мамой и родными меня охватили. Чем дальше было от нашего посёлка тем громче я плакала. Россиянка меня всё время успокаивала и убеждала, что это не так далеко, что я к маме буду приходить часто. Но так не было. С чужими детьми я обращаться не умела, но со временем я во всём справлялась хорошо. Когда дети уснули, я садилась у окна и плакала.

В этом колхозе был возчик, поляк, который возил хлеб в магазин в Глубокое. Я постоянно подкарауливала его сидя у окна. И однажды задержала его и очень просила : ,, Передай маме, чтобы она взяла меня отсюда ,,. И действительно он передал маме мою просьбу и мама приехала в колхоз. Ходила поочередно от одного дома к другому и спрашивала :,, Есть ли тут польская девушка? ,, И нашла меня, и хотела взять обратно в Глубокое. Я очень обрадовалась, была благодарна и возчику и маме. Это уже конец моей тоски, думала я. Но россиянка очень умоляла маму :,, Оставьте её ещё на неделю пока я не найду кого-нибудь на её место ,,. И мама согласилась, чтобы я осталась. Ещё на неделю. У этой россиянки мне жилось хорошо, я не была голодной, поправилась немножко. Основной едой была картошка в мундире и уха очень густая. После недели пришёл за мной брат, Збышек, и взял меня к маме в Глубокое.

Помню, что в Глубокое проживал как спецпереселенец с семьёй, теперь уже генерал, Флиориян Сивицки. Он работал на вырубке леса и вероятно там повредил себе позвоночник, кроме того у него была грыжа. Моя мама помогала ему в лечении позвоночника массажами. Эти массажи продолжались несколько месяцев и помогли. Потом он ходил опоясанный широким поясом. По мнению мамы он был очень образованным человеком, вероятно до войны окончил гимназию. Кода поступал в армию Берлинга, пришёл к маме и благодарил её за то, что помогла ему в лечении позвоночника:,, Пани спасла мне здоровье, а быть может и жизнь, Я до конца своей жизни буду помнить об этом,,- сказал маме на прощание.

В 1943 году брат, Збышек, поступил в армию Берлинга. И тогда нам обещали, что вскоре нас переселят в южные районы России. Тогда материальное состояние нашей семьи значительно ухудшилось. Нас переселили в посёлок Бренаволоки. Там мы жили до 1944 года. Збышек писал нам письма очень часто, мы узнали, что он окончил военное училище и стал сержантом и что идёт на фронт. В последнем письме написал, чтобы не писать ему, потому что не знает где он будет . И до конца войны не было от него никаких вестей. Мы думали, что он пропал без вести. Но после войны мы нашли его.

Переселение нас в южные области России осуществились в 1944 году. Нас направили на Украину в Харьковскую область, Молотовский район, совхоз Гуральня. Из Бернаволок на барже нас отправили в Архангельск. Одну неделю мы жили в здании школы на втором этаже, кормили нас хорошо. Мы, дети, ездили на трамвае зайцем, гуляли по тротуарах из досок и осматривали прекрасный город. Наконец назначили день отъезда. Каждой семье подали номер вагона. Наш был девятый. Тюков с вещами у нас было мало. Подходим к девятому вагону, а сидящие в нём земляки говорят : ,, Мест уже нет!,,! Не помогли наши просьбы. Они свои вещи уставили так, чтобы было видно, что мест нет. Мы обратились к коменданту транспорта, был ним русский офицер, очень энергичный человек. Он подошёл к вагону, проверил сколько там человек, велел убрать тюки и решительным голосом сказал : ,, Как вам не стыдно! Ваши земляки тоже хотят ехать в Польшу, не только вы! Своих земляков не хотите впустить в вагон! Это стыдно! Даже очень стыдно!,, В вагоне сидел молодой мужчина, поляк. Офицер обратился к нему : ,,А тебе не стыдно? Если так будешь вести себя я позову вашего коменданта, тот на фронт тебя отправит. Ведь можешь ещё бороться!,, И нашим землякам стало стыдно. Нашли места у окна. Мы могли наблюдать, какие места и станции мы проезжали. Мама вытащила из сумки молитвенную книжечку и начала петь набожные песни, благодарила Бога за то, что наконец едем туда, где не будет голода и жить нам будет легче. Я тоже любила петь и совместно с мамой мы пели. Сперва несмело, но потом отважнее присоединялись к нам другие и наконец весь вагон в песнях весь вагон хвалил Бога за отмену нашей судьбы. После нескольких дней между нами уже не было недоверчивости. И тогда мама узнала, почему наши земляки не хотели впустить нас в вагон. Именно потому, что у мамы были чёрные, кудрявые, волосы и земляки думали, что мы евреи. Видно они были антисемиты. Но когда услышали, что мама поёт католические песни их недоверие к нам постепенно покидало их. Видно они поняли, что мы не евреи, а поляки. Во время езды многие поляки просили маму помочь им в разных болезненных страданиях. А если помогла одному, так вести о её лечебных возможностях распространялись мгновенно. Кому мама помогала взрослым или детям я не знаю. Когда мы приехали на Украину на станциях вагоны разделяли и направляли в разные колхозы и совхозы. Нас направили в совхоз Гуральня. Сперва мы жили в чистом, скотном дворе, потом перевели нас на большую квартиру, где мы жили вместе с семьёй Турчинских. В этом совхозе Броня Бискерска организовала для польских детей уроки польского языка и художественной самодеятельности. Она любила петь и читать стихи. После четырёхлетнего перерыва в учёбе занятия с ней были для нас большой радостью. Мы были ей благодарны за то, что передала нам много знании о Польше и её истории. Мы чувствовали себя настоящими поляками. Ни книг ни тетрадей у ней и у нас не было. Все знания она передавала нам с памяти, а мы писали на газетах, если они у нас были. Мы тогда многому научились, закрепили своё национальное сознание.

Директор совхоза был по происхождению поляк, его фамилия Сразевский, он был для нас очень доброжелательным. Здесь мы уже не терпели от голода. Мама здесь уже не работала, её здоровье ухудшалось. Работала только я в огороде и в поле. Здесь было много овощей, была столовая, в ней мы завтракали и обедали. Были и фрукты, вишни и черешни, зерно подсолнечника. Я ездила в город на базар продавать совхозные овощи и фрукты. Езда в город волом не была приятной, потому что вол был очень упрямый и не слушал нас, девушек. Была тоже помощь Унры, преимущественно это была одежда, которую мы продавали на базаре. Мама по совету местных жителей занялась продукцией самогона, там все жители этим занимались. Самогон покупали венгерские военнопленные и советские солдаты. С венграми мы дружили. И хотя они не знали ни польского ни русского языков, мы с ними разговаривали жестами.

Известие о окончании войны было для всех огромной радостью, а для поляков в особенности. На площади мгновенно собрались люди и свою радость выражали песнями, танцами. Моя мама начала плакать и голосить, потому что её сын, Збышек, не писал нам почти два года. Она была уверена, что он погиб без вести, а муж и другой сын, Станислав, умерли на ссылке. Плакала мама а мы вместе с ней. Мы чувствовали себя полными сиротами. Все остальные поляки радовались, предполагая, что скоро вернёмся в Польшу. Но на это надо было ждать ещё два года. Во второй половине 1945 года началась подготовка к выезду на Родину. Пани Броня Бисекерска была уполномоченным лицом по делам репатриации. Все поляки начали готовить документы на выезд в Польшу. В марте 1946 года мы покинули совхоз Гуральня и на подводах поехали на станцию Карловка, оттуда в Полтаву или Харьков, точно не помню. На наших вагонах были польские флаги и мы пели наш гимн ,,Еще Польска не згинела,,. Когда мы ехали через Волынь, все очень боялись, что на нас нападут украинские националисты. Но этого не было. На станции Раваль Руская наш поезд остановился, а на соседнем пути стоял транспорт с украинцами, которых везли в Сибирь. Наши девушки разговаривали с украинскими ровесницами по-польски, тогда их мамы ругали их за то, что говорят по польски с поляками. Приближаясь к советско- польской границе поляки снова боялись, что здесь украинцы подготовили на них нападение. Комендант транспорта сказал, что здесь банд украинских нет. В Польше был уже мой брат, Збышек. Мама очень радовалась, что он жив и здоров.

После шести лет пребывания на ссылке могу сказать, что обыкновенные русские жители это очень хорошие и вежливые люди. Они всегда и во всём нам помогали, советом, и едой, сочувствовали нам. В Архангельской области они были в большинстве тоже спецпереселенцами, терпели и страдали гораздо больше чем мы. А на Украине и директор совхоза и жители были нам доброжелательны. Но терпеть мы не могли нкаведистов и украинских националистов.

Быстрица Клодзка ноябрь 2008 год Регина Странц

Перевод Ежи Кобрынь

Из книги WSPOMNIENIA SYBIRAKÓW. Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej. Bystrzyca Kłodzka 2008