Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

С. Пестерев. Моё генеалогическое древо


То ли отдается в душе сегодняшнего поколения зов предков или мы начали отдавать дань моде, но многие изучают своё старшее поколение. Своих родителей, дедов, прадедов. Конечно, это хороший позыв души, недаром же гласит осуждающая поговорка – «человек, не знающий родства …»

К своему стыду, я тоже принадлежу к тому человеку – не знающему хорошо своего рода.

Единственное помню, как рассказывала мама, что её родители и родители отца пришли в Сибирь по переселению из России, как она выражалась, то есть из-за Урала. Это скорее всего была компания Столыпинской реформы. Как гласит история, заселение русских в Сибирь началось уже в конце 15 века - начале 16 веков. («Памятная книга Енисейской губернии», издание 1897 года).

Но планомерный характер переселения начался с 1581 года, после похода в Сибирь Ермака.

Особенно много переселенцев из европейских губерний России началось с 1887 года – до 2967 семей в год, многие переселенцы обосновывали свое житьё – бытьё в Ачинском округе. Скорее всего, в эти годы и мои деды начали обживать Ачинские земли.

Многие населенные пункты образовывались в те времена на берегах рек. Так и мои предки облюбовали место для своего жития за Большим Улуем, вниз по течению реки Чулым и названо это поселение – деревня Новосёлово. Для работающих людей Сибирь была радостью и надеждой на лучшую жизнь.

Вдоль Чулыма простирались большие заливные луга, где трава для покосов доходила высотой в человеческий рост. Только не ленись крестьянин – разводи лошадей овец, рыбачь, ходи на охоту. Так и жили - не тужили крестьяне, трудились от зари до зари в удовольствие, что работают на себя, на свою семью, ежедневно прирастая в прибыли.

В те времена семьи у крестьян были большие до 10 и более детей. С ранних лет детей приучали к труду и уважению старших.

Мама рассказывала нам, что у деда было четыре взрослых сына, женатых и все жили одной семьей. Деда слушались все беспрекословно, и никто из семьи и в мыслях не смел ослушаться его или не выполнить его указаний.

Семья выращивала скот, сеяла пшеницу, овес, ячмень, заготавливала много сена. Все трудились вместе и жили дружно.

В осеннюю пору при уборке урожая, дед иногда приглашал на поденную работу свободных селян. Одной из поденщиц в молодости была моя мама, которая впоследствии стала женой одного из сыновей - Тимофея - моего отца.

Деревня Новосёлово была построена на берегу реки Чулым, в 60 километрах от Ачинска, строго на север по Бирилюсскому тракту (грунтовой дороге).

Кроме Чулыма, по левой стороне реки, было много озер, стариц, где водилось много рыбы, птицы и водного зверья. Правая сторона Чулыма была возвышенной, и там росли красивые сосновые боры, еловые и пихтовые массивы вперемежку с бельняком, то есть березами, осинами, тополями.

В этих лесах осенью, после уборочных работ на полях, жители Новоселово охотились на лося (сохатого), медведя, лис, белку, соболя, колонка и горностая, реже встречались выдра и норка. В борах было много глухарей, в бельниках охота шла на косачей (тетеревов), рябчиков.

Естественно, большая часть этих деликатесов предназначалась для многочисленного семейства. Излишки везли на подводах (лошадь, запряженная в сани) в Ачинск на продажу.

Наряжали обоз на подводах обычно из шести – десяти повозок с хорошей упряжью и упитанными лошадьми.

В те годы крестьяне жили натуральным хозяйством. Хлеб выращивали, обмолачивали вручную цепами. (Цепами называли приспособление для обмолотки снопов пшеницы, ржи, ячменя, овса, льна или конопли). Это был черенок 1,5-2 метра, к которому привязана ремнем небольшая колотушка из дерева длиной 30-40 сантиметров, которой и оббивали сноп.

После обивки зерно веяли на ветру и сушили, после чего мололи на самодельных мельницах.

Шкуры сохатых и крупнорогатого скота тоже выделывали сами. Сначала шкуру освобождали от шерсти, посредством изготовления из муки клейстера, которым обмазывали шкуру изнутри.

После обмазки шкуру плотно укладывали в теплое место и через 4-5 суток шкуру освобождали вручную о шерсти. После этого варили из коры дуба (специальный кустарник, который растет по берегам таежных речек) настой для дубления кожи. Заливали этим настоем шкуру, помещенную в большую емкость, и дубили её ещё 6-10 суток. Затем шкуру вывешивали на сушку, и когда шкура полностью высохнет, её начинали мять в специальном приспособлении «мялке» вырубленной из толстого дерева.

Надо сказать, что обработать такую шкуру требовало больших мужских усилий и этим занимались обычно двое мужчин, чтобы шкура превратилась в мягкую кожу, из которой можно было шить сапоги, ичиги для мужчин и чирки для женщин. Обувь была мягкой, удобной и долговечной.

Примерно также обрабатывались и овечьи шкуры, с той лишь разницей, что овечьи шкуры обычно не освобождались от шерсти и из таких шкур шили полушубки, дохи, шубы, а из шерсти овечьей катали красивые, легкие, теплые валенки, вязали носки, платки и шали.

В долгие зимние ночи молодежь собиралась на посиделки, где обычно девчата пели долгие протяжные песни, вязали из шерстяных ниток необходимые в семье вещи, чулки, носки, варежки. Из шерсти пряли клубки ниток, или с помощью прялки и веретена, реже самопрялки (это уж е было техническое чудо для тех времен).

Так жила деревня сибирская в те не совсем далекие для истории времена, потому что пишу эти строки частично по своим воспоминаниям, познании мира в детстве и по рассказам своей мамы. Праздники праздновали и в те времена с употреблением самогона или браги, но только именно в праздники. Праздниками считали: Новый год, Пасху, Рождество, Ильин день и немного других церковных.

Но такой сытой, спокойной и зажиточной жизнью крестьянам Сибири жить долго не довелось. После 1900 года началась великая смута в Росси, слухи о которой начали доходить окольными путями до Сибири. Идеи социализма и коммунизма крестьяне воспринимали настороженно, не понимая как можно уровнять крестьянина – труженика и крестьянина – лодыря, который не может организовать производительно свой труд, труд своей семьи.

Живя рядом с соседом, находясь в равных условиях, сосед – труженик имеет полные закрома в доме, у него хорошая, дружная семья. А у лодыря пусто в доме, неухоженная жена и дети, только одна зависть и злоба на соседа.

Крестьянин-труженик работал сам и неустанно учил всему своих сыновей, а мать своих дочерей.

Отец учил сыновей любить природу, любить животных, не случайно в таких семьях дети с малых лет были помощниками родителей во всех их трудах.

С шести лет пацаны уже осваивали верховую езду на лошади, в сенокосы возили копны на лошадях, боронили поля в посевную, ловко уже управляли лодками-стружками, рыбачили на удочку. Девочки рядом с мамами постигали искусство ведения домашнего хозяйства, учились шить, вязать, готовить пищу.

Отец приучал сына к плотницкому труду, пользованию ружьём, рыбацким хитростям и т.д.

И уже к 17-18 годам сын мог вполне заменить на всех работах отца, имея отцовскую сноровку и смекалку.

Невольно вспомнился Виктор Петрович Астафьев, интервью которого я слушал по радио в Красноярске.

Когда его спросил корреспондент – были ли у них во время революции и после «двадцатипятитысячники» в деревне, которых партия направляла для «поднятия» (развращения) деревни, Виктор Петрович, с присущей ему откровенностью, ответил, что их деревню бог миловал от таких посланцев, но у них свой был «революционер» по фамилии Болтухин – лодырь великий и пьяница.

Власть дала ему маузер и ничем не ограниченную власть, которую он с таким упоением и злобой использовал против своих селян, которые жили богаче его.

От его беспредела люди спасались бегством из деревни. Некоторые за ночь разбирали свои дома, делали из него большой плот и уплывали вниз по Енисею.

В итоге деятельности этого «сподвижника» вождей мировой революции, а точнее бандита, деревня была уничтожена, остались в ней лишь немощные старики и дети. Сам Болтухин умер под забором в пьяном угаре, а многочисленное его потомство пополнило лагеря Краслага. Виктор Петрович подчеркнул, что ни один потомок Болтухина не стал нормальным человеком.

Аналогичным образом начали развиваться события и в деревне Новосёлово Ачинского уезда.

Начало революции 1917 года деревень Сибири впрямую не коснулось. Советская власть помаленьку крепла. И вот по деревням зачастили так называемые уполномоченные, различного толка. В Новосёлово создали комитет бедноты, начали собирать различные собрания, появились у них красные флаги.

Люди из комитета бедноты, где тайно, где открыто, начали настраивать население против зажиточных крестьян. Призывали на собраниях не работать на «мироедов». Приходили ходоки эти и в нашу семью, агитировать мою маму вступить в комбед, так как до замужества она батрачила на семью деда, но та, конечно, вступать в комбед отказалась.

Вскоре началась компания новой власти в организации колхозов, естественно, комитеты бедноты возглавили эту компанию. Им, конечно, нечего было сдать из своего имущества в общее имущество будущего колхоза, а те крестьяне, которые имели хороший двор скота, неплохой по тем временам сельхозинвентарь, телеги, сани, сбрую должны были все сдать на колхозный двор.

Комбеды потирали руки, надеясь на халяву получить всё это добро, но не все крестьяне шли на эти уговоры – уловки. Тогда комитеты и уполномоченные, заручившись поддержкой сверху, пошли на крутые меры. Давали определенный срок, и если к этому сроку хозяин не давал согласия вступать в колхоз, он подлежал раскулачиванию, как чуждый элемент.

А раскулачивание означало – всё, что есть в хозяйстве, конфисковалось в колхоз, а сами хозяева вместе с детьми высылались из деревни в необжитые места Сибири.

Получила такое предупреждение и семья деда о возможном раскулачивании, ночью на семейном совете, из-за безвыходного положения, семейство решило в колхоз вступить.

Тяжко было вести на скотный двор колхоза коров, лошадей, овец и остальное имущество.

Коровы, лошади были отменно ухожены, откормлены, которых семья вырастила и любовно за ними ухаживала ежедневно, никак не хотели идти со своего двора. Общими усилиями, со слезами на глазах, как у женщин, так и мужчин (в том числе и моего деда), их всё же свели на скотный колхозный двор.

Опустел двор семьи Пестеревых. Ещё больше очерствели души всей многочисленной семьи к новой власти. Как жить дальше? Всё валилось из рук, ничего не хотелось делать в доме, тем более на колхозной работе, куда начали наряжать членов семьи.

В следующий воскресный день братья решили сходить к друзьям в гости, чтобы хоть как то развеять мрачные мысли. Дорога к друзьям, на их беду, как раз проходила мимо колхозного скотного двора. Комбедовцы тоже праздновали какой-то свой праздник, ходили хмельные, размахивали красным флагом, горланили на сходках.

За колхозным уже скотом ухаживать в то утро был некому. Кони, коровы стояли за забором, на ветру, не кормлены и не поены.

Братья, не сговариваясь, не смогли себя удержать от необдуманного поступка, перескочив забор, открыли ворота, забрали своих коров и лошадей и повели их домой на виду у всей деревни. Естественно, об этом узнала комбедовская власть и вечером того же дня состоялось их собрание – заседание, где они вынесли решение о раскулачивании семьи.

Нажитое, все, что осталось после вступления в колхоз, подлежало полной конфискации, а семья – высылке.

Поздней ночью братья подались в бега со своими семьями в сторону города, дед же уехал с бабкой дальше на север, в Бирилюсскую таежную маленькую деревню, к границе с Томской губернией. Мой отец с матерью уехал аж во Владивосток, а потом перебрались на какой-то остров. Сейчас я полагаю, что это, видимо, остров Русский, куда сейчас строят мост из Владивостока.

Из рассказов мамы помню, что в море в те времена водилось много рыбы. Закинув невод в море, рыбаки часами подтаскивали его с уловом, подбадривая себя криками – командами: «И раз! И два!», которые слышны были на большие расстояния в округе. Когда в послевоенные годы у нас в семье было не густо с пропитанием, мама часто нам рассказывала про вороха рыбы на том острове, куда для её обработки приглашали рыбаки все женское население острова.

Кроме оплаты деньгами за труд, женщинам разрешалось брать бесплатно любую рыбу для семьи.

Несли домой, естественно, самую свежую рыбу, и не брали много, так как её можно было брать ежедневно, и не было смысла иметь про запас.

Второй брат - дядя Гоша, остался в Иркутске, дядя Николай с тетей Олей уехал в Кемеровскую область, а самый младший дядя Ваня сначала скрывался в соседней деревне у родственников, а потом перебрался к деду в бирилюсскую тайгу.

Не знаю, каким образом, но дед всё же установил связь со своими сыновьями и когда агония раскулачивания крестьян – тружеников стала утихать, большую часть крестьян уже загнали в колхозы, дед начал компанию сбора своей семьи под своё крыло в бирилюсскую тайгу.

Так примерно в году 1927, отец выехал с мамой из Владивостока на свою родину, а точнее к отцу, где тот уже приобрел для них небольшой домик. Вскоре аналогичным образом поселился с семьей брат Николай.

Так три брата – Иван, Тимофей, Николай и дед начали обживать еще более таежные места, в отличие от деревни Новосёлово.

Деревня Елдово, названная по фамилии первого жителя деревни - Елдов, где обосновалась семья Пестеревых, располагалась на берегу реки Чулым, вокруг деревни было много озёр и малых речек, много сосновых боров, кедровых грив на многие километры, еловых, пихтовых других лесных массивов.

Круглый год природа одаривал работящих мужиков своими дарами. Зимой можно без особого труда наловить зайцев, подстрелить лося (сохатого), настрелять рябчиков, косачей. Поставив в любое озеро или старицу котец можно ежедневно ходить и вылавливать из него черпаком свежую рыбу.

В начале зимы сначала заготавливали бёрда – это сплетенная плеть тонких, длинных талин, коих росло великое множество по курьям Чулыма. Этими бёрдами перегораживали на перекатах Чулым (мелкое быстрое место реки), а потом возле этого забора ставили самоловы. Декабрь, январь, февраль и иногда и позднее рыбу ловили возами на лошади. То есть ездили на рыбалку на лошадях на санной повозке. Ловилась в основном стерлядь да налим.

Из налима готовили вкусную уху, особенно много было у налима икры и вкусной печени. Ну а о вкусовых качествах стерляди говорить вообще излишне – это мировой деликатес. Летом много времени уходило на сбор, как сейчас говорят, дикоросов.

Боры краснели на земле обилием брусники, голубела земля голубикой и черникой.

Все низменные места вдоль Чулыма, так называемые забоки, рождали фантастические урожаи черной и красной смородины.

На лугах попадались поляны земляники, в зарослях малых рек, по берегам, было много малины. Осень была богата урожаем грибов, кедровых шишек. С одной кедры иногда собирали падалку – шишек по 4-5 мешков.

Учитывая тот факт, что деревни в том месте были малочисленными, дорога до ближайшего большого населенного пункта Бирилюсс в 70 километров была только зимой по зимнику, а летом по реке Чулым, сбыта этих деликатесов почти не было.

Поэтому заготовки мяса, рыбы, ягод вели только для себя, и основная часть дикоросов просто не собиралась людьми, а была хорошим питанием животного мира, коим кишела тайга.

Но ничто не вечно под луной в этом мире, новоселовская беда по колхозной эпопее, бумерангом вернулась на нашу семью и в бирилюсской тайге.

Не так жестко, но и там начали образовывать колхозы и, наученные горьким опытом, братья были вынуждены второй раз вступить в колхоз, и трудились не покладая рук, также как и на своем подворье, вместе с жёнами и подрастающими детьми.

Что характерно, крестьяне не всё понимали в этом коммунистической затее по коллективизации, но трудились в колхозе в полную силу, ибо иначе не были приучены работать на земле.

И надо честно признаться, в те времена, с 1933 по 1940 годы, в колхозе намечались признаки прогресса.

В колхозе разводили овец, лошадей, крупнорогатый скот, распахивали свежие земли под посевы зерновых, получали неплохие урожаи. По итогам работы за год, колхозники получали за свой труд зерновые, разводили своё подворье. Словом, на лицах деревенских людей появилась надежда на лучшую жизнь. По деревне опять вечерами заиграла гармонь, девчата запели песни.

Пели песни не только молодые девчата, но и женщины, идущие на работу с вилами, граблями за плечами и даже по пути с работы домой.

Мой отец Пестерев Тимофей Николаевич, имеющий четыре класса образования, был даже избран селянами председателем колхоза.

Видимо суждено было народу России испить сполна бед в 20 веке.

Совсем недавно закончилось мародерство крестьян при коллективизации, закончилась гражданская война, а нарочный из районного села Бирилюссы привез страшное известие о нападении Германии на Советский Союз. Началась сразу всеобщая мобилизация мужского населения деревень Бирилюсского района. Опять заголосили женщины деревни, провожая своих мужей и сыновей на фронт.

Бесконечные уполномоченные от властей района с первых дней вели пропаганду – всё для фронта, всё для победы.

Все работы, которые выполняли мужчины деревни, легли на плечи женщин. Они и пахали на лошадях, боронили, сеяли, пасли скот и доили коров, заготавливали дрова для семьи и успевали ухаживать за детьми. А нормы по выполнению сельхоз работ всё повышали и повышали.

Моего отца сначала не взяли не фронт из-за плохого зрения и ещё учли, что он был председателем колхоза, выполнял непосильные задания для фронта, вплоть до заготовки собачьи шкур.

Из-за этих-то шкур и поимел от своего начальства неудовольствие и был призван в конце 1941 года на военную службу. Дело в том, что собаки имелись в каждом дворе, но собаки эти были охотничьи и отец не смог убедить женщин убить своих питомцев. Да и каждая из женщин надеялась на возвращение мужа домой и, как могла, берегла охотничью собаку.

В конце концов, план по шкурам был отцом не выполнен и в назидание другим, он был призван на военную службу.

Правда о Великой Отечественной войне

Мой отец Пестерев Тимофей Николаевич был призван в армию Бирилюсским райвоенкоматом в 1941 году и проходил военную подготовку в Ачинском военном городке до августа 1942 года.

По решению Красноярского крайкома партии, в 1942 году началось формирование Сталинской добровольческой стрелковой бригады, куда отец был направлен из Ачинска с другими военнослужащими.

Судя по письмам отца домой, полное обучение в Ачинском военном городке он не прошёл, как был призван рядовым, так и на фронт прибыл рядовым красноармейцем.

В это время обстановка на фронте, особенно в Подмосковье, была критической. Бригада стрелковая формировалась в спешке и уже в сентябре 1942 была отправлена на фронт, опять через Ачинск.

Командиром 78 стрелковой бригады был назначен полковник Сивоконь И.М., комиссаром – Корсаков А.М., начальником политотдела – Петров (заместитель председателя Красноярского крайисполкома).

Из Красноярска бригада эшелоном доехала до Подмосковья, где дополнительно доукомплектовалась, и 6 октября 1942 года переброшена была к станции Селижарово, где и выгрузилась.

После выгрузки из эшелона, бригада совершила 170 километровый пеший марш в район города Белый Смоленской области.

Личный состав бригады был совершенно истощён. Надо полагать, что красноармейцы несли на себе всё военное снаряжение, боеприпасы и какое-то питание. Пройдя пешком 170 километров и заняв исходные позиции в районе г. Белого, бригада была обречена на поголовную гибель. О каких боевых действиях можно было вести разговоры, если солдаты еле держались на ногах.

Однако положение наших войск было таково, что бригада с 1 по 4 декабря 1942 года ведёт бои за плацдарм у деревни Басино к востоку от Начи. После кратковременной перегруппировки, бригада заняла оборону полосой 5 километров на южном фланге выступа, который удалось сделать советским войскам в ходе наступления.

Но 7 декабря 1942 г. бригада попала под удар немецких войск, отрезавших советские части и была рассеяна. Собрав личный состав, разрозненная бригада все же организовала фронт обороны на реке Вишенка. По немецким оценкам потери бригады составили 75% личного состава.

Согласно похоронке на отца, здесь то и был он тяжело ранен и 9 декабря 1942 года умер от ран и похоронен на окраине деревни Выдра Смоленской области, в лесу.

Всё вышеописанное взято из Интернета, центрального архива Министерства обороны, номер фонда источника информации – 58, номер источника информации – 18001, номер дела источника информации – 1185.

Наша семья до 1956 года проживала в Бирилюсском районе. Наша мама, Пестерева Наталья Екимовна, взвалив на женские плечи все тяготы и лишения по воспитанию четырех малолетних детей, оставшихся без отца, продолжала работу в колхозе.

Во время войны, да и после её окончания, необходимо было не только выполнить норму на колхозной ниве, но и перевыполнить её в 1,5 – 2 раза.

Вот спустя многие годы, когда мы, дети войны, стали уже дедами, трудно себе даже представить, сколько нужно было отдать сил русской женщине, чтобы ежедневно и без выходных, практически без оплаты за свой непосильный труд в течение 15 лет работать на колхозной ниве. Придя с работы, необходимо было чем-то накормить детей, а выживали в те времена только за счет домашнего хозяйства, за которым тоже нужен был уход.

Доили корову, косили траву, собирали сухие деревья и опавшие от ветра сучки с деревьев уже подраставшие дети, вместе с мамой.

Так как колхоз всё отправлял на фронт - зеро, мясо, яйца, шкуры и т. д. приходилось колхозникам рассчитывать только на домашнее хозяйство, чтобы как-то выжить семье.

Картофеля садили по 30-50 соток земли, некоторые даже сеяли ячмень в своем огороде, потом жали его вручную серпом, ставили суслоны, а потто, после их выстойки, т.е. когда зерно дозреет в суслонах, обмолачивали их вручную байками, а затем мололи на самодельной мельнице. Из картофеля ежедневно пекли блины – драники, пекли печонку прямо на раскаленной печке, нарезав картошку на ломтики.

Обычно детвора собиралась вокруг этой печки, греясь и уплетая влёт зажарившиеся ломтики картофеля.

Кроме того, картофель использовали для кормления скота, птицы и свиней, у кого они сохранились.

Так жила в те страшные годы сибирская деревня. Помимо еды необходимо было ещё и во что-то одеть детей. Валенки катали старые деды по всей округе, шерсть от овец женщины каким-то чудом оставляли себе для детей. В то время даже был налог – кто имел одну овцу, должен был сдать государству полторы шкуры!

Утаив от переписи одну – две овцы, потом шкуры выделывали и делали детям полушубки.

Выделка шкур была очень плохая, на скорую руку, полушубки были неуклюжи, тяжелы и ломались на морозе в местах сгиба, но все равно неплохо спасали людей от мороза, который достигал в те времена до -50С.

Родина осталась в большом долгу перед русскими – российскими женщинами, которые совершили в годы войны массовый трудовой подвиг. Подвиг в труде, подвиг в воспитании подрастающего поколения. Насколько мне не изменяет память, за меня, самого младшего в семье, мама получала пособие от государства в 7 рублей 52 копейки.

Для истории необходимо отметить, что жители деревни до 1970 года не имели паспортов, а значит и не имели права выезда в другое местожительства.

Когда наша семья выехала в город Ачинск в 1956 году, нам из сельсовета выдали на тетрадном листе справки, что мы проживаем в деревне Елдово Бирилюсского района. По этим справкам мы с большим трудом через несколько лет получили «по блату» всё же паспорта.

Об этом нужно писать, говорит, чтобы следующее за нами поколение знало, как трудно жилось людям деревни при идеях социализма – коммунизма.

По радио ежедневно пели песни, как широка страна родная, что другой страны нет на земле, где так вольно дышит человек, а тысячи людей не имели даже паспорта, тысячи людей истязали в лагерях, тюрьмах, только за то, что он высказал своё мнение, отличное от линии партии.

Элита партийная, конечно, для себя и близких, построила коммунизм и распевала такие песни вплоть до 1990-х годов, но долго жить по лжи тоже не смогла, всё рухнуло в одночасье. Но миллионное население страны осталось морально изувеченным. Людям, чтобы выжить при системе, извращать моральные ценности человечества в итоге система подталкивала людей на вранье, лицемерие, хамство, воровство. Сегодня идет уже 2011 год, в стране небывалый рост коррупции, о которой говорят ежедневно новые вожди, но коррупция продолжает набирать в стране обороты.

Во властные структуры идут плотными рядами жулики, проходимцы и воры. Это подтвердили очередные выборы в думу и региональные выборы в декабре 2011 года и нет конца и края этому беспределу.

Первые месяцы войны деревня жила в тревоге, но и каждую семью у которой ушли близкие на фронт, не покидала надежда.

Хотя и шли тревожные сводки с фронта, что наши войска временно отступают и немцы заняли иной город или район. Надежда о непобедимости советских войск, о их героизме на фронте и тылу оставалась в головах людей. Но когда начали поступать по почте похоронки – известия военкомата о гибели военнослужащего, это известие молниеносно разлеталось по всему Причулымью, от деревни к деревне.

Все сочувствовали семье погибшего и оплакивали, вспоминания его хорошие дела и поступки.

Теперь почтальона встречали у ворот с опаской, тревожно беря в руки любое послание.

Но было одно на весь район известие приятного свойства, нашему земляку из деревни Елдово за форсирование Днепра присвоено в 1944 году звание Героя Советского Союза. Петр Иванович был призван в 1942 году Бирилюсским райвоенкоматом, служил в роте связи.

Особенно были рады родители Петра, радовались ещё и потому, что совершив геройский поступок, он был в добром здравии, продолжал выполнять свой воинский долг, и что война подходила к концу, раз наши войска взяли Киев.

Вот анализируя факт совершения геройского поступка Трушниковым Петром Ивановичем спустя семидесятилетний период своей уже жизни, я считаю, что он был не случайным.

Семья Трушниковых была в нашей деревне как бы эталоном крестьянской жизни.

Главой семейства был Иван Иванович Трушников, у которого с его женой Еленой, было пятеро детей – дочь Аня, сыновья Петр, Степан, Иван, Владимир. В доме также проживали родители Ивана Ивановича.

Дом стоял посреди деревни и отличался от всех домов своими большими размерами, добротностью бревен, красивыми наличниками на окнах. Дом выделялся чистотой и порядком как вокруг дома, так и внутри надворных построек, а также содержанием огорода. Везде царил особый порядок, на который равнялась вся деревня. Вот у этих людей – Трушниковых - был такой авторитет в деревне, что ни одно деревенское мероприятие не начиналось без учета, как и что сделали или сказали Трушниковы.

То ли это было началом пахоты в огородах, начало косьбы, сбор шишек кедровых, время выставки пчел из омшаника и т. д.

Крестьянских труд тяжел, но и здесь должна быть смекалка, без «царя» в голове успеха не поимеешь. Поэтому-то каждый крестьянин приучал к труду и смекалке своих сыновей.

Учили уму - разуму с малых лет детей и в семье Трушниковых. Одним из важных дел было научить детей плавать, потому что всё свободное время ребята проводили на берегу реки Чулым.

Летом удили рыбу, купались, переплывали наперегонки и спор реку, зимой катались на лыжах и санках с самого высокого берега.

Особым ритуалом было ходить на берег реки Чулым, ожидать там, когда тронется весной лед, с каким шумом и водоворотами будет нести лед река, а после очистки реки ото льда, еще много интересного для мальчишечьего глаза можно увидеть на реке. Это и летающих низко над водой уток, гусей и особым праздником детства было, когда какой-то пароход, катер или баржа причаливали к деревенскому берегу.

Купаться на реку сначала отец сам водил сына, преподавал своим примером, как надо плавать и нырять с берега. Когда сын, усвоив науку, начинал делать первые короткие заплывы вдоль берега, отец стоял по - плечи в воде. Потом обучение переходило к старшим пацанам, которые за лето так натаскивали в плавании, что на следующее лето этот пацан был наравне со всеми, не вылезал из воды пока не «застучат» зубы от холода.

Так что у Петра Ивановича Трушникова, его геройский подвиг при форсировании Днепра, был заложен еще на реке Чулым в детстве.

Чтобы быть объективным, рассказывая о жизни деревни в военное время, не могу не отметить тот факт, что не все мужики деревень Бирилюсского района попали под мобилизацию на фронт.

Часть из них ушла в лес и скрывалась там до окончания войны. Только в нашей деревне их было пять человек. Кто называл их дезертирами, кто бандитами, но основной причиной их дезертирства был сохранение своих жизней.

Гитлер, Сталин, Политбюро были для них десятым делом. Многие из них и грамоты - то имели максимум четыре класса. Книги, газеты ни при какой погоде были не для них. Сама специфика жизни не способствовала самообразованию, так как трудились весь световой день, а ночью, при керосиновой лампе да физической усталости не шибко шли в голову марксистско-ленинские учения.

Власть, как могла, пыталась арестовывать их за дезертирство, но это же были сибиряки-охотники, которые знали тайгу, как мы сейчас свой город.

Помимо охотничьих избушек во всей округе, они могли ночевать в тайге в шалашах, возле костра, реже тайком навещали дом, семью, а потом уходили ночью на лыжах, заметая след метлой.

В осеннее – летние периоды им, конечно, жилось легче, боялись лишь облав и засад, от которых уходили без потерь, хотя и были случаи, когда по ним стреляли.

Я даже допускаю такую мысль, что стреляли-то для показа, как раньше говорили, то есть не прицельно чтобы убить. Убить человека, да ещё своего русского, не каждый ещё на это способен.

Односельчане хоть и не очень были довольны поступками этих людей, особенно те, у кого родные ушли на фронт, но сдавать своих всё же не хотели или не решались. Другие даже оправдывали их, так как понимали, что крестьян на фронте в те годы использовали как пушечное мясо. Не подготовленных к военным действиям, гнали в окопы, в атаки на танки, в лучшем случае, с гранатой в руке или винтовкой, против хорошо обученных солдат рейха.

Пример тому гибель моего отца, когда после 170 километров пешего марш-броска к линии фронта, совершенно обессиленных солдат бросили под наступление немецких войск. Где сразу погибло 75 % этой стрелковой 78 бригады, о чём свидетельствует Интернет и ответ архива министерства обороны. Это не чей-то домысел, это документ, свидетельствующий о том, как гибли наши призывники в этой войне. Недаром же доказано, что за гибель одного немецкого солдата, русские платили двенадцатью, а то и большим числом. Точной цифры спустя 70 лет, так и не установлено.

Семьи дезертиров хотя и жили в постоянной тревоге и переживании, что их мужа-отца поймают и расстреляют, а установка власти была именно такой, иногда получали от беглецов и помощь.

Подстрелив для своего пропитания в лесу лося или медведя, приносили скрытно это мясо для семьи, и это было большим подспорьем для семьи, аналогично в семью поступала и рыба.

Нигде в литературе не встречал, как дезертиры, чтобы помочь семье во время заготовки сена, переодевались в женские юбки, кофты (в те годы женщины не носили брюк), повязывали головы платками, брали в руки косы, грабли или большие стогометальные вилы и метали стога сена. В тоже время кто-то из семьи стоял на стрёме (наблюдал всю округу), чтобы в случае появления любого человека или облавы дать знать отцу, чтобы он мог своевременно скрыться. Обычно работы эти проводили на краю леса густого, реки, озера и ни разу никто из дезертиров не был пойман за таким занятием.

Это было тайной для семьи, но не тайной для деревенских, все понимали, что женщина со своими малыми детьми не смогла бы поставит такой зарод сена или заготовить в лесу поленницу дров.

Война подходила к концу, и по указу Сталина, как бы это ни казалось странным, но это было именно так, помиловали всех дезертиров. Часть из них сдалась на милость власти. Некоторых даже отправили на фронт, но им и тут повезло – не доехав до фронта, узнавали, что кончилась война и, пробыв некоторое время на службе, они вернулись домой и даже до конца жизни числились участниками войны и получали юбилейные медали.

Приехал домой и наш герой Петр Иванович Трушников, деревня была буквально парализована.

С самого раннего утра в семью Трушниковых потянулись сначала ближние соседи, потом вся ребятня деревенская, позднее остальные жители. Все старались ближе разглядеть золотую звездочку на груди героя.

Ребятня жалась по уголкам прихожей, внимательно вслушиваясь и вглядываясь во все происходящее в доме. Каждому в этом доме уделялось внимание, как хозяевами дома, так и самим героем.

Женщины, с присущим деревенским простодушием, расспрашивали Петра Ивановича, не встречал ли он где её мужа, брата, сына. Старики задавали вопросы посерьезнее, о вооружении армии немцев, будет ли ещё война, как выглядят немцы и т.д.

Когда все вопросы были уже исчерпаны для героя, он решил обратить своё внимание на младое поколение – начал расспрашивать это чей сын или дочь и взрослые давали ему свои пояснения, ибо объекты внимания терялись, боязливо прятались за спины сверстников.

Дошла очередь и до меня, когда Петр Иванович спросил: «Это чей же такой белобрысый мальчик?», то взрослые пояснили, что это сынишка – последыш Тимофея Пестерева, который погиб под Москвой ещё в 1942.

Постепенно начали возвращаться в деревню солдаты, которые по разным причинам не сразу после окончания войны вернулись домой.

Каждый человек мужского пола теперь был в деревне в поле зрения и если кто-то объявлялся на дороге к деревне, ребятня деревенская бежала навстречу, в надежде встретить кого-то своего. Бежал с ними и я, надеясь на чудо встретить своего отца, так как мама ежедневно говорила, подбадривая себя и нас, что может, произошла ошибка, что пришла нам похоронка, а отец жив.

Вот где-то там, в Бирилюсском районе, был случай, что пришел всё-таки солдат домой, хотя и была на него похоронка родным. Но, увы, надеждам мамы не суждено было сбыться.

Пришёл с войны позднее всех, в 1946 году, рядовой Отчизны Бузмаков Иван Егорович, который служил в артиллерии подносчиком снарядов, как он себя характеризовал в деревне.

Закончил войну Иван Егорович после взятия Кёнигсберга, был несколько раз ранен осколками мин и контужен. Семья Бузмаковых занимала в деревне особое положение. В семье было шестеро детей, много с рыжими волосами, сколько помню себя, всегда они жили бедно, во дворе всегда пусто от домашних животных. Иногда колхоз выделял им для детей корову, но через какое-то время она исчезала, и дети продолжали жить впроголодь.

Каждую весну, как только сойдет снег с огородов, семейство Бузмаковых ходило по огородам по этой грязи, собирали остатки картошки и жарили потом её на печке.

Но при всей бедности семья отличалась особым гостеприимством.

Зимняя дорога из районного центра Бирилюсс до Томска от деревни до деревни проходила через нашу Елдово. По этой дороге возили почту, ездили цыгане целыми ватагами на лошадях, торговый люд, а также велось через эту дорогу снабжение населения различными товарами. Так уж повелось, кто бы не ехал через нашу деревню с ночевкой, обязательно ночевал у Бузмаковых, сделать остановку попить чего, покормить, попоить лошадей – тоже у них.

Никому не было отказа в жилище, правда всех путников предупреждали, что угощения им не будет, ввиду его полного отсутствия. Все довольствовались своими припасами, иногда, наоборот, угощали хозяйских детей, что имели у себя в дорожных припасах.

Путников по дороге было не так много и в свободные вечера пацаны школьного возраста собирались в избе Бузмаковых и слушали рассказы про войну Ивана Егоровича Бузмакова.

Рассказчик Иван Егорович был отменный, каждый вечер начинал рассказ с нового эпизода, почти никогда не повторяясь.

С тех памятных лет пошло уже около шестидесяти лет, но память моя ещё хранит некоторые эпизоды войны.

Нам, пацанам, немцы представлялись в самом страшном образе и, к нашему разочарованию, Иван Егорович рассказывал о немцах как об обычных людях, которых заставили воевать против их воли вожди рейха.

Когда надо было набрать воды из речки, где один берег занимали немцы, а другой наши, то немцы, идя с котелком за водой, кричали: «Русс! Не стреляй!» и набирали воду. Еще он рассказывал, что стрелять, когда не было наступления немцев, нашим солдатам запрещалось.

Один раз, когда в районе линии фронта был очень густой туман и наши седели около костра, к ним вышел заблудившийся немец с кашей.

Мы все ждали, как он будет рассказывать, как расстреляли они немца, но рассказ был о том, что его просто сдали разведчикам.

Много был рассказов о том, как наши войска брали город Кёнигсберг – ныне Калининград.

Кёнигсберг был взят в кольцо нашими войсками и, чтобы избежать лишнего кровопролития с обеих сторон, наше командование несколько раз пыталось отправить к немцам парламентариев с белым флагом. Одних немцы просто расстреляли в упор, по другим открывали огонь и срывали эту операцию.

И вот настал день, когда наши войска, подтянув много артиллерии, впервые решили использовать мощные прожектора, которые скрытно расположили перед линией фронта города Кёнигсберга.

Когда совсем стемнело, вдруг вспыхнули все прожектора, и по городу всей мощью ударила артиллерия, которую подтянули в большом количестве, в том числе и знаменитые «катюши».

Удар был такой силы, что не было слышно отдельных выстрелов, а был сплошной гул, перемешанный с дымом, огнем и пылью.

Такого ада солдаты наши не слышали и не видели за все годы войны. Всё смешалось в головах солдат, где день, где ночь и когда через несколько часов все стихло, солдаты первое время общались мимикой и жестами, такт как все были оглушены таким гулом.

Когда дым и пыль немного рассеялись, пошла в наступление пехота, поддерживаемая танками, и город был взят без больших потерь со стороны наших войск.

Когда зашла военная часть в город, где служил Иван Егорович, то перед ними встала трагическая картина разрушенного, некогда красивого города. По улицам текло столько крови, что буквально обмотки обуви солдат заливало кровью. В подвалах домов тут же быстро обнаружили емкости с вином, что характерно для русского солдата, они не стали искать, как из крана набрать вина в котелки, а начали стрелять по емкостям, из которых струи вина лились прямо в котелки, некоторые пили и напрямую, подставляя под струи рот.

Винные подвалы постепенно наполнялись вином, и кто уже не мог себя контролировать от такого возлияния, падали и тонули в этом вине.

В нашей деревне до войны никто не имел понятия об электричестве и вот как рассказывал Иван Егорович, как он впервые в Кёнигсберге познакомился с этим техническим чудом.

Войдя в полуразрушенный дом, солдаты нашли ярко освещенную комнату, которая освещалась электрическими лампочками. Иван Егорович долго ходил по комнате, пытаясь понять, как без огня, керосина и фитиля немцы придумали такое хорошее освещение. Одна из лампочек была разбита и остатки её были в патроне. Он не удержался и решил рукой потрогать этот патрон и был тут же поражен электрическим током. Он упал на пол, потеряв сознание. Хорошо, что друзья – солдаты, которые пришли с ним , быстро привели его в чувство.

Воспоминания об отце в нашей семье не утихают по сей день, и правильно кто-то сказал, что ушедшие от нас в мир иной люди оживают, когда мы о них вспоминают. Старший брат ещё в 70-е годы со своей семьей – женой и двумя сыновьями ездил на Смоленскую землю на розыски могилы отца, но эта поездка не увенчалась успехом.

Места там такие заброшенные, дорого практически нет, до примерного места захоронения добирались на лошадиной повозке. Деревни Выдра, где согласно похоронке покоится отец, вообще не нашли, то есть её уже нет даже в памяти у теперешнего поколения.

Есть место в Смоленской области, вокруг города Вязьма, куда по сей день не ходят местные жители. Во-первых, все поля и луга заросли лесом, во-вторых, до сих пор можно обнаружить не захороненные останки солдат войны.

В 2011 году не ставя нас в известность, мои дочери Таня и Юля тоже сделали попытку разыскать дедову могилу.

Когда старшая дочь моя приехала к младшей, живущей в Москве, они поехали на машине в Смоленскую область, взяв все данные из Интернета о деде. Добраться до деревни Выдра так и не смогли из-за отсутствия дороги, остальную часть пошли пешком по лесу.

Могилу так разыскать и не удалось, обнаружили лишь безымянный памятник русскому солдату. На вопрос к местной администрации ближайшего населенного пункта, почему нет надписей, кто здесь похоронен им ответили искренне: «Милые вы мои! Да здесь столько лежит в земле солдат той войны, что не хватит никаких памятников и досок, чтобы вписать всех погибших».

Но сам факт, что даже внуки самостоятельно предпринимают такие поездки, чтобы почтить память деда, которого знают только по рассказам близких, наводит на мысль, что в России ещё не всё потеряно.

Россия ещё встанет с колен.

г. Ачинск, 2011 С.Т. Пестерев