Песни узников. Собраны Владимиром Фроловичем Пентюховым
СОДЕРЖАНИЕ ПЕСЕН УЗНИКОВ
1. Гимн репрессированных. -
2. Кто не был в тюрьме. -
3. Жил-был Сталин, наш отец. -
4. Товарищ Сталин, вы большой учёный. -
5. В воскресенье мать-старушка.-
6. Ты далеко. -
7. Канал Москва- Волга. -
8. Пересылка. -
9. В Красноярске тюрьма большая. -
10. За вагоном проходит вагон. -
11. Безымянная могила. -
12. Идут на север. -
13. Белое море- водная ширь. -
14. Нам в поле пули не свистели. -
15. Её Колымою зовут. -
16. Кто сюда дотянется. -
17. Тяжело сдавили своды. -
18. Секирная гора .-
19. Я верю. -
20. Гремит тайга. -
21. Отчего так грустно? -
22. Гренада – Колыма. -
23. Северная сказка. -
24. Посвящение. -
25. Хороша эта ноченька темная. -
26. На стыках рельс стучат колеса. -
27. Ночь опустилась над зоной. -
28. Из далеко Колымского края. -
29. Из Колымского ада. -
30. Новый год. -
31. Недошедшее письмо Есенина. -
32. Мне темною ночью не спится. -
33. Солнце всходит и заходит. -
34. За меня невеста отрыдает честно. -
35. Занесет нас зимою метель. -
36. Иртыш. -
37. За Сибирью солнце всходит. –
38. Сосны мерзнут в лесу. –
39. Царевна Несмеяна. –
40. Встреча на этапе. –
41. Степлаг. –
42. И вот опять сижу в тюрьме. –
43. Постовой, отвернись. –
44. За окном кудрявая белая акация. –
45. Песня фашистских невольниц. –
46. Я помню тот Ванинский порт. –
47. Гоп со смыком. –
48. На нарах сидели два рыла. -
Нас всех распинали на красной звезде,
Везли на далёкие стройки,
ОСО, трибуналы, суды, МГО,
Позорные двойки и тройки.
Аншлаги свободы и честных имён
Клеймили « врагами народа».
Под крики «Ура» и под шелест знамён
И под улюлюканье сброда.
Сибирь, Воркута, Соловки, Колыма,
Норильск или БАМ Озерлага,
Омытые кровью зэка острова
Архипелага ГУЛАГА.
Дороги, каналы, плотины, мосты
На наших костях вырастали,
И транспарантов над нами холсты
«Да здравствует Сталин!» -кричали.
И силы и жизни в тех стройках, и кровь,
И слёзы турбины вращали.
Конец безвременью – воскресли мы вновь,
С надеждой домой возвращались.
Теперь призывают простить палачей:
Судей прокуроров паскудных,
Пытателей –оперов и палачей
За давностью лет неподсудных.
П. Кузичкин
Кто не был в тюрьме судить не может –
Скольких она ужасов полна:
Бедный мальчик, кто тебе поможет?
Чешу горя выпил ты до дна
ПРИПЕВ: Часовой, ребенка успокойте,
Чтобы он не плакал, не рыдал,
Дверь в темницу шире приоткройте,
Чтобы он свободу увидал.
Каблуки стучат по коридору,
Но надзор ключами не звенит,
Не имеет состраданья к вору,
Плач дитя его не леденит.
ПРИПЕВ
От печали сердцу больно стало.
Словно погреб каменный мой склеп.
Слышу голос вохровца усталый:
- Не кричи, малец давно ослеп.
Жил-был Сталин – наш отец,
Назывался Сталиным.
Этот гений на колени
Всю страну поставил.
А потом отдал концы
Мастер культа личности,
Нам оставил образцы
Дел шизофренических.
Первый спутник полетел –
Все сигналы слушали.
А назавтра – диабет,-
Кукурузу кушали.
Не страшна тогда была
Нам наша девальвация.
До чего живуча всё ж
Наша с вами нация.
Товарищ Сталин, вы – большой учёный,
В языкознаниях познавший толк.
А я простой советский заключённый
И мой товарищ серый брянский волк.
Я вижу вас как вы в спортивной кепке
И кителе спешите на парад.
Мы рубим лес, а сталинские щепки
Как брызги во все стороны летят.
То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра.
Вы здесь из искры раздували пламя,
Спасибо вам. Я греюсь у костра.
Живите тыщу лет, товарищ Сталин.
И пусть в тюрьме придется сдохнуть мне,
Я верю: будет больше чугуна и стали
На душу населения в стране.
Юз Алешковский
В воскресенье мать- старушка
К воротам тюрьмы пришла,
Своему родному сыну
Передачу принесла.
Передайте передачу,
А то люди говорят,
Что по тюрьмам заключённых
Бьют и голодом морят.
А привратник отвечает:
Твово сына больше нет,
Его утром расстреляли
Раным-раненько чуть свет.
Пошатнулася старушка,
Горько плакать начала,
Уронила передачу,
От ворот тюрьмы пошла.
Ты далеко.
В руках моих от тебя письмо.
Из темных туч.
Как светлый луч.
Позабыть не мог.
Боль и обида
В разлуке с тобой.
Запомни то счастье,
Что было со мной.
Твоё письмо
Я прочёл двадцать первый раз.
Ночь напролет
Не сомкнул я усталых глаз.
И всё мне казалось,
Что ты предо мной
Как будто бы голос
Я слышу родной.
Твой профиль нежный, гордый, чистый,
Царить рождённый и блистать,
В тюрьме со сдвоенной решеткой
Передо мной возник опять.
Так близко быть – какая мука!
И не коснуться, не прильнуть,
И не обнять в тоске друг друга,
В угрюмый отправляясь путь.
Так близко быть,
Но что оставить?
В былом лучистый пламень глаз.
И жгучей болью не расплавить
Решетки, разделявшей нас.
Андрей Загряжский 1938 г.
От свистка до свистка, от шести до восьми,
От решетки к железной решетке,
Ходят мечутся бывшие раньше людьми,
А сегодня – табун в загородке.
Ноги, ноги и ноги стучат по полу,
А в глазах промелькнувшие дали,
И слова, как зола,
Но не трогай золу,
Под золой красный уголь печали.
Ходят, мечутся, ждут, говорят, говорят,
Ждут как скорбные тени Гомера.
Но придет Одиссей, отопрёт этот ад,
Где стучится их скорбная вера.
Отопрёт и вернет этим теням тела
С теплей кровью, костями и кожей.
Ходят, мечутся, ждут и слова, как зола
И глазами как братья похожи.
Михаил Флеровский
В Красноярске тюрьма большая,
Народу в ней не перечесть.
Ограда каменная высока,
Через неё не перелезть.
И вот заходит тюрьмы начальник
И начинает выкликать:
_ - Рецидивисты, все собирайтесь,
Пора вас в лагерь отправлять.
Рецидивисты все собралися,
Сложили вещи возле ног,
А чья-то, чья-то мать-старушка,
Стоит и плачет у ворот.
А сын заметил и сам заплакал,
И вытер слёзы рукавом.
Сестрёнка тоже вытирала
Своим батистовым платком.
Вот поезд тронулся, помчался,
Помчался прямо на восток.
И до лихого Магадана
Остановиться он не мог.
За вагоном проходит вагон
С гулким стуком по рельсовой стали,
Спецэтапом идет эшелон
Прямо с Пресни в Колымские дали.
Здесь на каждом вагоне замок,
Три доски вместо мягкой постели,
И закутавшись в синий дымок,
Мне мигают дорожные ели.
ПРИПЕВ: Не печалься, любимая,
За разлуку прости ты меня.
Я вернусь раньше времени в дом,
Дорогая, клянусь.
Завернувшись в тулуп с головой,
Проезжаем снега и болота,
Здесь на каждой площадке конвой
Ощетинил свои пулемёты.
ПРИПЕВ:
Десять лет трудовых лагерей
Подарил я рабочему классу,
Там , где стелются тропы зверей,
Я построил Колымскую трассу.
Борис Емельянов
Укатала особая тройка,
И заочно меня окрестила,
Вместо имени номер дала.
И ходила я там стеная:
Ох зачем меня мать родила?
Я совсем ведь еще молодая,
А на воле бушует весна.
Но любовь тоже ходит по тюрьмам,
Зажигая собою сердца.
Я под номером тридцать четыре,
Полюбила шестьсот тридцать два.
Мы искали на небе звезду,
Обращали свою к ней мольбу:
Не угнали бы нас на этап,
Не расстаться внезапно вот так.
Но свою я любовь затаила,
Золотым я ключом заперла.
И лежит в безымянно могиле
Мой любимый шестьсот тридцать два.
Светлана Шилова
Идут на север срока огромные.
Кого ни спросишь у всех указ.
Взгляни в глаза мои, глаза суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.
А завтра утром, покинув Пресню я,
Уйду этапом на Воркуту.
И под конвоем, в работе тяжкой,
Быть может смерть я себе найду.
Друзья накроют мой труп бушлатиком,
На холм заснеженный отнесут,
И забросают землей замерзшею,
А сами горестно запоют.
А ты стоять будешь у фотокарточки,
Платком батистовым слезу утрёшь.
Не плачь, не плачь ты, подруга верная,
Ты друга милого себе найдешь.
Найдешь мужчину ты, любить он будет,
А сын отца уже не будет знать.
Расти он будет в сиротском горьком,
Отца родного лишь вспоминать.
Белое море - водная ширь,
Соловецкий глухой монастырь.
И со всех концов родной земли
Нас любовно сюда привезли.
ПРИПЕВ: Всех, кто наградил нас Соловками,
Просим: приезжайте сюда сами.
Посидите здесь годочков три иль пять,
Будете с восторгом вспоминать.
Соблюдая кодекс трудовой,
Охраняет чутко нас конвой.
И зимой стерегут от беды
По пол году полярные льды..
ПРИПЕВ:
Хороши по весне комары.
Чуден вид от Секирной горы.
И от разных ударных работ,
Подвело истощенный живот.
ПРИПЕВ
Борис Емельянов.
Нам в поле пули не свистели,
Не разрывался горизонт.
Не те ребята нас судили,
Чтоб заменить тюрьму на фронт.
А засветили нас коптилки,
Мигая ночи напролёт,
На Красноярской пересылке,
В седьмом бараке от ворот.
Товарищ старший надзиратель,
А раньше бывший гражданин,
Ох, как ты был мне неприятен,
Из всех других подлец один.
Как ты со спиртом две бутылки
Отнял у нас род Новый год
На Красноярской пересылке,
В седьмом бараке от ворот.
С. Ломинадзе
Далеко от вашего края
В стране, где метели метут,
Река протекает большая,
Её Колымою зовут.
Впадает в холодное море,
Теряется в вечных снегах,
И много страданий и горя
На мрачных её берегах.
.
Там хлеб на полях не родится,
Там злые туманы плывут,
Живут безголосые птицы,
Бесправные люди живут .
Мы лес называем тайгою,
Мы сопками горы зовем,
Метель называем пургою
И грустные песни поём.
Поём как от дома далёко
Один за другим уж не раз,
Окончив проклятые сроки,
Друзья умирали у нас.
Юрий Стрижевский.
Кто сюда дотянется
К черту на рога?
Зашвырнуло станцию.
Станцию Пурга,
Здесь ни трав, ни ёлочек,
И с сюда бы встарь
Никаких бы тёлочек
Не гонял Макар.
Но не мшистой плесенью –
Сердцу дорога
Девичьею песнею
Станция Пурга.
Девушки с лопатами,
С виду не стройны –
Валенки с бушлатами,
Ватные штаны.
Сбив назад треухие
Шапки с темных лбов,
Тянут: « чую», « слухаю»
В песне про любовь.
ЛАЗАРЬ ШЕРЕШЕВСКИЙ
Тяжело сдавили своды,
Тяжело гнетет тюрьма.
Мутным призраком свободы
За решеткой дразнит тьма.
Спит тюрьма и тяжко дышит,
Каждый вздох тоска и стон,
Только мертвый камень слышит,
Ничего не скажет он.
Но когда последней дрожью
Содрогнется шар земной,
Вопль камней к престолу божью
Пронесется в тьме ночной.
И когда последний пламень
Опалит и свет, и тьму,
Всё расскажет мёртвый камень,
Камень сложенный в тюрьму.
Михаил Фроловский.
На седьмой версте Секирная гора.
Там творились страшные дела.
В муравейник нас сажали,
Шкуру заживо сдирали,
Ах зачем нас мама родила?
Много видела Секирная гора.
Под неё зарыты мёртвые тела.
Буря по лесу гуляет
И никто, никто не знает –
Сколько их, такие-то дела.
Борис Емельянов
Мне помнится Норильск каким он был,
Когда в войну под флагом Норильскстроя,
Мы в помощь фронту не жалели сил
И знали: выжить можно только стоя.
Вот почему всё новое приемля
И памятью презрев запретчерту,
Я вспоминаю тех, кто нам не внемля,
Шагнул в безвестность словно в пустоту.
Лежит их много под горою Шмидта,
Без памятных надгробий и крестов,
В промерзших ямах, вечностью укрытых,
Они лежат не слыша наших слов.
Их тяжкий труд преступно позабыт.
Их памяти нельзя не поклониться.
Но только вьюга плачет здесь навзрыд,
И мелкий снег поземкою струится.
Г.А. Попов
Гремит тайга, работают машины.
Ударный труд и здесь своё творит.
Штурмуя глушь, взрывая гор вершины,
И день и ночь грохочет динамит.
Где рыскал зверь да выли ураганы,
Воздвиглись в высь железо и бетон.
Несутся дни и пятилетки планы…
В тайге растет рудник за рудником.
Вперёд, вперёд! Грудь шире, тверже ногу!
Тесней смыкай ударные ряды!
К богатству гор быстрей веди дорогу.
Растёт страна и требует руды.
Эй, зорче глаз, эй, слух острей, чекисты!
Разоблачай вредителя-рвача!
Стрелки, ударники и коммунисты,
За славный труд! За дело Ильича!
Трудна задача, но должны досрочно
Связать с тайгой мы рельсами Кузбасс,
Так дружно в бой и – выполним мы точно
Правительства и партии наказ.
Федор Карбушев 1938 г.
Отчего так грустно и тревожно
Жадно ловишь каждый звук во мгле?
Будто и возвраты невозможны,
Будто и не жить мне на земле.
Будто где-то ждёт лихая дата,
Непокорной голове седой.
За каким она стоит закатом,
Над какой склоняется водой.
Это расставанья неизвестность,
Это выдумка и ты не верь.
Я вернусь и распахну к невесте
Девичью застенчивую дверь.
И ворвутся в комнату еще раз,
Проплывут дыханьем страшных дней,
Голубые сумерки Печоры-
Дни печали юности моей.
Ты всегда со мной, моя родная,
Это всё, чем я богат и горд.
Слышишь сердце гудом разрывает,
Увозя этапных теплоход.
Сергей Поделков.
Ухтпечорлаг 1938 г.
Семью он покинул,
Ушел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Вернулся из тех
Романтических мест
И вскоре бедняга
Попал под арест.
Спросил его опер:
- Скажи, нахрена,
Сдалась тебе, как её,
Эта грена?
Бледнел он как снег
И краснел, как пион,
А опер орал:
-Ты немецкий шпион!
Судьбы колесо
Чуть не сбило с ума.
Решеньем ОСО-
Десять лет Колыма.
Повыпали зубы
Средь каторжной тьмы
И мёртвые губы
Шепнули:
- Колы…
Вадим Попов
Грубыми руками
На тюремный стол,
Опущу, как камень
Этот стих простой.
Не беда, что горше
От наивных слов:
Радости не больше
У сирот и вдов.
Но суровость наша
Им помочь должна,
В день рожденья чаша
Выпита до дна..
Пусть ,завесив двери,
Дома вспомнят нас,
Мама пусть доверит
Дочери рассказ.
А когда за папой
Маму от ворот
Заметут этапом,
Пусть луна взойдёт.
Павел Набоков
Я помню день, когда нас разлучили,
Когда меня угнали на этап.
Но я тогда совсем еще не знала,
А он останется здесь умирать.
Куда меня помчат колеса,
В какие дальние края?
Какие ждут меня другие,
Подруги новые, друзья.
А он остался на Березках.
Развеет ветер сон любви.
И неоплаканной могилой
Закончились его пути
Светлана Шилова
В Березках, надо полагать в лагере
Под Соликамском,- в Березняках.
Хороша эта ноченька тёмная,
Хороша эта ночка в лесу,
Выручай меня силушка мощная,
Я в неволе, в тюрьме срок несу.
Надоела тюремна решеточка,
Надоела стена кирпича.
Дай попробую снова решеточку,
Принажму молодецким плечом.
Вот упала железна решеточка
И упала на землю стуча,
Не услышала стража тюремная,
Не поймать вам меня молодца.
Побегу я в ту дальню сторонушку,
Где живет дорогая моя,
обниму свою милую женушку
И усну на груди у неё.
Понапрасну ломал я решеточку
Понапрасну бежал из тюрьмы.
Моя милая добрая женушка
У другого лежит на груди.
На стыках рельс стучат колеса,
Вагон столыпинский трясёт,
А Ванька-клещ лежит на полке,
Печально песенку поёт:
- Когда-то был я парень бравый,
Ходил с кудрявой головой,
На всех на пьянках, на гулянках
Девчонки бегали за мной.
А среди них была Маруся,
Моя любовь, моя беда.
Я предложил ей: » Будь моею»,
Она сказала: « Никогда».
И за другого вышла замуж,
Я с горя целый месяц пил.
Потом пробрался к ней в квартиру,
И там соперника убил.
И вот судом советским строгим
Я осужден на двадцать лет.
Прощай, прощай, моя Маруся.
К ТЕБЕ УЖЕ ВОЗВРАТА НЕТ.
Ночь опустилась над зоной,
Потухли в бараках огни,
А юноша тихо считает
Беды своей тяжкие дни.
Их много, десяток годочков
И надо считать да считать…
А хватит ли силы дождаться,
Чтоб снова обнять свою мать.
Девчонка, конечно, забудет,
Ведь что ей какой-то ширмач?
В ночной тишине раздаётся
Утробный со всхлипами плач.
Из далёко Колымского края,
Шлю тебе я, родная, привет.
Как живешь ты, моя дорогая?
Напиши поскорее ответ
Я живу близ Охотского моря,
Где кончается Дальний восток,
И живу без нужды и без горя,
Строю новый в стране городок.
Вот окончится срок приговора,
Я с тайгою. друзьями прощусь,
И на поезде в мягком вагоне,
Я к тебе, дорогая, примчусь.
Из Колымского белого ада
Шли мы в зону в морозном дыму,
Я заметил окурочек с красной помадой
И рванулся из строя к нему.
- Стой! Стреляю! – воскликнул конвойный.
Злобный пёс разорвал мне бушлат.
- Не дери свою глотку, конвойный,
Я уже возвращаюсь назад.
Баб не видел я года четыре,
Но и мне, наконец, повезло.
Тот окурочек! Может быть с ТУ-104
Диким ветром ко мне принесло.
Мужики шли до зоны вздыхали.
Не сводили с окурочка глаз.
Все мы волю в тот час вспоминали
И невест, ожидающих нас.
Проиграл я окурок тот в карты,
Хоть дороже он тыщи рублей.
Знать в тот день мне не выпало фарта,
Подвела меня дама червей.
Танго «брызги шампанского»
Новый год, зимой суровою,
А я по пояс весь в снегу обледенел.
Сплошные выстрелы.»Катюша» вновь гремит,
Над головой снаряд немецкий пролетел.
ПРИПЕВ: Как будто там мы будем пить вино шипучее
За очи карие, за то, чтоб жить.
Чтоб жизнь казалась нам
Немножко лучшею,
А за шампанское готов я умереть.
Новый год, порядки новые,
Колючей проволокой лагерь обнесен.
Кругом глядят глаза, глаза суровые
И смерть голодная повсюду стережет.
ПРИПЕВ
Милая, не будь унылая,
Хоть и мучителен тяжелый приговор.
Придет победы час,
Судьба спасёт всех нас
И за судьбы забор сам въедет прокурор.
ПРИПЕВ.
Борис Емельянов
Ты жива еще моя старушка?
Жив и я, привет тебе, привет.
Получил в посылке я подушку
И цилиндр с парою штиблет.
Слышал я, тоску тая во взоре,
Загрустила шибко обо мне.
И так часто ходишь к прокурору
В старомодном ветхом шушуне.
Ничего, родная, успокойся.
Не грусти на дальнем берегу.
Я хоть не отчаянный пропойца,
Но без водки выжить не могу.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечта одна лишь в сердце есть,
Чтоб скорей от этой вьюги снежной,
Возвратиться к нам, где минус шесть.
Не томи меня печальным взором.
Не грусти так шибко обо мне,
Не ходи так часто к прокурору,
Он как змей Горыныч на коне.
Борис Емельянов
Мне тёмною ночью не спится,
На сердце тоска и печаль.
И лёг бы я спать да не спится,
А мысли уносятся в даль.
Туда, где родное селенье,
Туда, где подруга живет,
Туда, где промчалося детство,
Меня что-то вечно влечёт.
Навек я простился с друзьями,
Любимой лицо позабыл.
Я скован стальными цепями,
Я – каторжник, свет мне не мил.
Солнце всходит и заходит,
А в моей тюрьме темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут моё окно.
Как хотите стерегите,
Я и так не убегу.
Мне и хочется на волю,
Цепь порвать я не могу.
Ох вы, цепи мои, цепи,
Вы железны сторожа.
Не разбить мне, не порвать вас,
Мне без острого ножа.
Черный ворон, чёрный ворон,
Что ты вьешься надо мной?
Ты добычи не добьешься,
Я пока еще живой.
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.
Мне нельзя на волю, не имею права,
Можно лишь от двери до глухой стены.
И нельзя мне ниже, и нельзя мне выше,
Можно лишь на нары, чтобы видеть сны.
Занесет нас зимою метель
И запрячет на полгода в щель,
Но не знают совсем Соловки,
Ни забот, ни тревог, ни тоски.
От метелей морозных и вьюг,
Мы как чайки вернемся на юг,
И сверкнут позади огоньки –
Соловки, Соловки. Соловки.
А когда-нибудь тихой зимой.
Мы сойдёмся знакомой толпой
Беззлобно начнут старики:
Соловки, Соловки, Соловки…
Борис Емельянов
Певец младой, судьбой гонимый,
При бреге быстрых вод сидел
И грустью скорбною томимый,
Разлуку с родиной он пел.
ПРИПЕВ: Шуми Иртыш, стелитесь воды,
Несите грусть мою с собой,
А я лишенный здесь свободы,
Пою для родины своей.
Для родины, для сердца милой,
Я в них всё счастие имел.
В кругу родных всегда любимый,
Где радости одни имел..
ПРИПЕВ
Теперь пою одну разлуку
Судьбой повергнутых сердец.
И грусть свою вверяю звуку -
Уж не на Рожине певец.
За Сибирью солнце всходит,
А вы, хлопцы, знайте,
Про меня про Кармалюку.
Вы надежду майте.
Про меня, про Кармалюку
Вы надежду майте.
Славный хлопец Кармалюка.,
По ночам гуляет,
Что не одну дивчиноньку
С разума сбивает.
Что не одну дивчиноньку
С разума сбивает.
Что за эту за дивчину
Он попал в темницу.
Тюрьма крепка и высока
Под железным под замком.
Тюрьма крепка и высока
Под железным под замком.
Сосны мерзнут в лесу по колено в снегу,
Дует ветер сильнее и злее.
Я иду и цигарка прильнула у губ,
Потихоньку дымится и тлеет.
Получил я сегодня из дома письмо,
А в письме том недобрые вести.
Пишет мама: «Мужайся любимый, родной
И не спрашивай ты о невесте.
Твоя Катя не видится больше со мной,
Даже писем твоих не читает.
А неделю назад она стала женой
И с другим свою жизнь продолжает.
Ветер дует сильней, завывает в трубе.
На крыльцо с папироской я выёду.
Но не спится сейчас, потому что опять
Сердце ранила злая обида.
Владимир Муравьёв. Шатлаг.
В синий час из тусклого тумана
За решеткой шаткого окна,
Мне в глаза взглянула Несмеяна,
Севера царевна и весна.
Дрожь руки, ремни, узлы, рюкзаки,
У причала выстроен конвой.
Строгие конвойные собаки
Нам навстречу поднимают вой.
Но хватают легкие поспешно
Воздух твой, как будто силясь смыть,
Пропитавший вещи и одежду,
Запах унизительный тюрьмы.
Слышен шум весенний неустанный,
Терпкий хмель березок и хвои.
Но бледны и грустны, Несмеяна,
Царские владения твои.
Андрей Загряжский
Жизнь моя была как на развилке.
Впереди неведенье. И вот,
Я в тюрьме, в Свердловской пересылке.
Шел январь, пятидесятый год.
Наш этап готовился в дорогу,
Для отправки собирали нас
В камере огромной и с порога
Женщин я увидел в первый раз.
Полтора десятка их там было
Женщин заключённых молодых.
Сердце сразу горестно заныло,
Зрелище ударило под дых.
Небыли мы низкими самцами,
Просто преклонялись их красе.
А когда не видишь месяцами,
Кажутся красавицами все.
ВАДИМ ПОПОВ.
Джазказган 1955 г.
Ты желал от земли
Долгожданных всех благ,
А тебя привезли
В каторжанский Степлаг.
А тебя привезли
К каторжанам в Степлаг
И внушили: «Умри!
Бездыханным здесь ляг»
Юрий Грунин
И вот опять сижу в тюрьме,
Не светит солнце больше мне,
На нарах, бля, на нарах, бля, на нарах.
Какой я был тогда дурак,
Надел украденный пиджак
И старый, бля, и старый бля, и старый.
Сижу на нарах, вшей ищу,
Картошку чистить не хочу.
Гнилая, бля, гнилая, бля, гнилая.
Постовой, отвернись,
Сделай вид, что не видишь.
Я рвану за кусты
Да с обрыва – в реку.
Я вдохну все душой
Воздух чистый, свободный
И тебе на прощание
Крикну: «Ку-ку!»
И тогда ты стреляй,
Поднимай ты тревогу.
Никакой опервзвод
Не поймает меня.
Буду Бога молить я,
Чтоб послал тебе счастья,
До конца твоей жизни,
До последнего дня.
В.П.
За окном кудрявая белая акация,
Солнышко в окошечко алым цветом льёт.
У окна старушечка – лет уже не мало,
С Воркуты далекой всё сыночка ждёт.
Вот однажды вечером принесли ей весточку.
Сообщили матери, что во цвете лет,
Соблазнив приятеля, её сын Ванюшенька,
Темной -_темной ноченькой совершил побег.
Он ушел из лагеря, не нашли – искали.
Шел тайгой дремучею ночи напролет,
Чтоб увидеть мамочку да сестренку Танечку,
Шел тогда Ванюшеньке двадцать первый год.
Он однажды вечером постучал в окошечко.
Мать, увидев сына, думала что сон.
- Я пришел родная, дорогая мамочка, -
И , обняв старушку, разрыдался он. он.
Далёкий мой, пора моя настала,
Я карандаш последний раз беру.
Кому б моя записка ни попала,
Она тебе писалась одному.
Родимый мой, любимую веснянку
Нам не певать в весенний месяц май.
Споем о том, как девушку Татьянку
Ведут в неволю, в чужедальний край.
Скажи, родной, что может деть рабыне
Чугунная немецкая земля:?
Наверно на какой-нибудь осине
Уже готова для неё петля.
А может мне валяться под откосом
С разбитой грудью у чужих дорог,
И по моим по шелковистым косам
Пройдет немецкий кованый сапог.
Прощай, родной, забудь про эти косы,
Они мертвы, им больше не расти.
Забудь калину, на калине росы,
Забудь про всё, но только отомсти.
Пусть не убьют меня, не искалечат,
Пусть доживу до праздничного дня,
Но и тогда ты не ходи на встречу,
Ты не узнаешь все равно меня.
Автора текста этой Прощальной записки автору
сборника стихов за многолетний
Поиск найти не удалось, а тест её
был у нас известен уже в 1944 году
Я помню тот Ванинский порт
И крик парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
От качки стонали зэка.
Обнявшись как родные братья,
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Не крики, а жалобный стон
Из каждой груди вырывался.
Прощай навсегда материк! –
Ревел пароход надрывался.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой,
Сойдешь поневоле с ума
Возврата отсюда уж нету.
А утром растаял туман,
Утихла пучина морская.
Лежал впереди Магадан,-
Столица Колымского края.
Пятьсот километров тайга,
И люди там бродят как тени.
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь олени.
Прощайте и мать и отец,
И вы, мои милые дети.
Знать горькую чашу до дна
Досталось мне выпить на свете.
Вот вернулся я с тюрьмы домой,
Встретился с детишками, женой,
Посмотрел на ребятишек,
Жить не могут без картишек
И зовут меня играть с собой.
Вот подходит младший карапуз:
Папа, эта карта будет туз,
Эта карта будет дама,
Бьёт вальта, как бил ты маму,
Так что намотай себе на ус.
Вот я проигрался и сижу
На своих детишечек гляжу,
А они сидят мурлычат:
- Папа, френч тебе не личит
И штанишки тоже не к лицу.
С кулаками бросился на них.
- Папа, ты у нас, наверно псих?
Вмиг тебя мы успокоим.
Тёмную тебе устроим,
Барахло разделим на троих.
Бог ты мой, куда же я попал?
Кто их без меня так воспитал?
Нет, скорей вернусь в тюрягу,
Спать на голых нарах лягу,
Чем переживать такой скандал.
На нарах сидели два рыла,
Мотали соплю на кулак.
Один был по кличке Бацилла,
Другой по кликухе Чумак
Фартишка в картишки валила.
Фраеров дело – пятак.
С азартом играет Бацилла,
Бьёт точно азартный1 Чумак.
А ночью, прохладно уж было,
Продулись друзья только так,
Катюшу зарезал Бацилла,
А Маню зарезал Чумак.
За решеткой сижу
И с тоскою гляжу
На свободу.
Ходят люди внизу,
И сдержать не могу
Слёзы..
Есть хотел
Хлеб украл,
А закон покарал
Так жестоко.
Здравствуй, мать, прими привет от сына.
Пишет он тебе издалека.
Я живу, но жизнь моя разбита,
Одинока, нищенска, горька.
Завезли меня в края чужие
Здесь жестокий лагерный конвой.
И разбили жизнь мою младую,
Разлучили, маменька с тобой.
И под ёлкой или под березой
Свой приют наверно я найду.
Распрощаюсь с горькою судьбиной
И к тебе уж, мама, не приду.