Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Из воспоминаний Елены Владимировны Крутовской


Однажды на Столбах в осенний долгий вечер я засиделся с моими гостеприимными хозяевами матерью и дочерью Крутовскими. Разговор зашел о прошлом и как то невольно перешел с общего на частное, затронув семью Крутовских. В связи с этим я задал Елене Владимировне вопрос о ее отце Владимире Михайловиче. Меня интересовало его последнее время когда он на большом склоне лет был посажен в тюрьму и там помер. Перед тем как ответить мне, Елена Владимировна свернула новую папироску и затянувшись, долго смотрела куда то в угол комнаты как бы вспоминая то о чём мне надо было ответить. Потом поправив что то из посуды с каким то варевом на разгоряченной плите не торопясь стала мне отвечать на мой вопрос. Ответ не был лаконичным и настолько заинтересовал меня что я не прерывал рассказчицу дополнительными вопросами и слушал до конца, а она всё вспоминала как текли события и старалась передать их с мельчайшими подробностями. А разсказала она следующее: Когда посадили палу и я увидела что здесь на месте ждать хорошего нечего, то я решила ехать в Москву к самому Сталину. Еще в Красноярске я написала на его имя прошение в котором изложила обстоятельства при которых был арестован отец, а это произошло после обыска и хотя ничего существенного при обыске не нашли отца всё же арестовали и препроводили в тюрьму. Написала я также что когда Владимир Ильич Ленин пришел к власти у моего отца была особая охранная данная видимо за содействие Ленину в прошлом со стороны отца. Вот с такой бумажкой я и приехала в Москву. Но как в таком большом городе найти Сталина да ведь к нему и не пустят. Надо было идти каким то другим путем и прежде всего посоветоваться со знающими общее положение людьми. Я знала что в Москве проживает престарелый коммунист Феликс Кон, некогда бывавший в ссылке в Сибири. Бывал он и в Красноярске и не раз посещал нас на конце улицы Гостинской в нашем доме. С отцом они были даже в приятельских отношениях. Отыскав по справке квартиру Кона я пришла к нему и изложила ему мою просьбу. Кон выслушал меня, пожал плечами и разведя руки в стороны произнес: Да! Положение плохое. Но что же поделаешь когда сам Сталин издал приказ об новой бдительности и новых репрессиях. У кого же поднимется голос против. Я право не знаю как вам помочь. Просто не знаю как. И увидеть его это дело не возможное. Нет не знаю! Я видела что он и рад бы помочь да действительно положение таково что его можно охарактеризовать одним только словом – безвыходно. Мы долго сидели молча друг против друга и каждый из нас мучился своими муками в этом, казалось, общем деле. Но как же мне быть уже отчаиваясь спросила я Кона. Он снова развел руками и повторил - Сам! понимаете сам издал приказ! Тогда я решила уйти и стала прощаться. Кон посмотрел как то по особому на меня и как бы что то додумывая сказал. - А знаете давайте попытаемся вот что сделать! Садитесь и слушайте внимательно: Вы пойдите на такую то улицу, там вы увидите такое то здание, около подъезда которого ходит с винтовкой часовой. Вот вы прямо идите на него. Когда вы подойдете совсем близко он повернется к вам и возьмет винтовку на перевес как бы загораживая вам ход штыком. Вы не бойтесь, отстраните винтовку, ладонью отведя штык в сторону и проходите в двери а там увидите в вестибюле много окошечек в которых находятся секретари Сталина и если вам удастся подайте ваше заявление. Ах если бы вам это удалось это пожалуй единственное возможное решение вашей задачи. Я слушала Кона и не верила в эту наконец то открывавшуюся возможность. Я поблагодарила Кона за совет и ушла. Теперь предстояло найти улицу, дом, часового и проделать всю эту казалось бы не сложную процедуру. А вдруг этот пароль с отведением винтовки уже отменен и придумано что то другое. Ну будь что будет и я двинулась в путь. Всё пошло как по нотам: была найдена улица, дом, часовой и я смело пошла на него. Часовой видя мой решительный шаг насторожился и при моем приближении взял винтовку на перевес. Я не глядя на него отстранила ладонью штык и пошла к дверям. Часовой посмотрел мне вслед и поворачиваясь у дверей к нему лицом я видела как оно расплылось у него в улыбке. Я вошла в дверь и попала в довольно значительный вестибюль. Никаких надписей нигде не было. По обе стороны вестибюля целые ряды окон как будто в них сидят кассиры. Я обошла все окошки и в каждое заглянула. В просветах этих окон я увидела разных по возрасту людей и как мне показалось с разными характерами. Кому же подать свое прошение? Еще один обход и мой взгляд остановился на молодом человеке, я пригляделась к нему. Пожалуй я отдам прошение ему, подсказало мне какое то внутреннее чувство. Я протянула бумагу в окно и ее приняли и молодой человек стал внимательно ее читать. Я стояла и ждала. Как хорошо что вы успели подать ваше прошение, сказал мне молодой человек. Через пол часа Товарищ Сталин будет читать ваше прошение и как его понимаю я ответ товарища Сталина будет вполне благоприятный, так что вы не тратьте зря время поезжайте назад в Красноярск всё будет сделано как вы просите. Я была поражена таким уверенным ответом сталинского секретаря. Что делать? Неужели это так просто и всё это после стольких сомнений и неуверенности и даже почти отчаяния. Надо снова пойти к Кону и разсказать ему о результатах моего хождения. - Поздравляю! поздравляю! сказал Кон выслушав меня; уж если так то не теряйте минуты и поезжайте к себе в Красноярск. Еще раз поблагодарила старичка Кона за его смекалку и доброжелательство и вскоре уехала в Красноярск и верящая и неверящая.

По приезде в Красноярск я узнала что за мной уже приходили из НКВД и я поспешила туда. Прием был на удивление предупредительным во всех отношениях. Прежде всего мне объявили что за подписью Сталина получен ответ на мое прошение в котором говорится о том что Владимир Михайлович Крутовский освобождается из тюрьмы, с него снимается всякое обвинение, конфискованные вещи а так же и недвижимое имущество /Дача/ возвращаются и никаких преследований по отношению к семейству Крутовских не чинить.

Я сейчас же пошла в тюрьму но мне там сообщили что три дня тому назад отец помер. Тогда я просила выдать мне труп отца для погребения, но в этом мне было отказано на том основании что похороны могут вылиться в демонстрацию так как Крутовского знают в Красноярске очень многие. Я подумала: отца уже нет и его похоронами не вернешь и не стала настаивать. Затем я пошла в НКВД и потребовала вещи захваченные при аресте отца. Кое что мне выдали но мне хотелось получить его портфель с большой серебряной доской на которой были выгравированы подписи почти пятидесяти врачей. Это был юбилейный подарок от врачей Красноярска моему отцу. Сказали что такого портфеля нет. Тогда я заявила что я не уйду пока не получу его. Начались звонки куда то с разного рода вопросами о портфеле. Я курила одну папироску за другой и видимо своим поведением и терпеливым ожиданием не совсем нравилась хозяевам кабинета в котором я так упорно ожидала выполнение Сталинского приказа. Наконец после всяких изысканий мне был вручен портфель но доски на нем не было и я заявила что без доски я его не приму. Снова звонки по телефону. Снова входят, уходят волнуются и в центре всех разговоров злосчастный портфель с мемориальной доской. Прошел еще час если не больше и мне была вручена доска но в каком она была виде. От многих надписей не осталось и следа, другие были еле заметны. Доска тяжелая и в нашем теперешнем положении при большом безденежьи и это уже ценно и я не настаивала так как надписей всё равно не вернешь, также как и отца.

Елена Владимировна прервала свой разсказ, затянулась новой папироской и добавила - А дачу мы сразу же отдали пионер лагерю. Так что вы живите у нас спокойно вас никто не тронет здесь, сказала хозяйка обратившись ко мне. Вот что значит приказ самого, подумал я и продолжал жить у моих гостеприимных хозяев. В городе мне жить было нельзя меня не прописывали так как Красноярск был Краевым центром, а на Столбах я был под защитой Крутовских. И я помню прожил там около месяца и вышел в город уже в 30 градусный мороз когда снегу было около 40 сантиметров.

Записал А.Яворский. Начало зимы 1948 года.,

ГАКК Ф.2120 Оп.1 д 339