Михайло Баканчук: «Я выходил с предложениями… сравнить наши воспоминания, отобрать из них выдержки о наиболее достоверных и хронологически сверенных событиях под одной редакцией. Не удалось»
Из письма к Ивану Кривуцкому
от 14 марта 2000 года
Добрый день, друже Иван! Мне нравится твоя неугомонность и твое стремление
оставить письменную память о тех смутных событиях в Горлаге. Я тоже писал
урывками в городскую прессу: в «Шляху перемоги» и «Гомонi Украiны». Но это же
были отрывки, отдельные эпизоды и освещение тех или иных событий, а они часто
не сходятся с воспоминаниями Романа Загоруйко, Василя Сенькива, Миколы Барбона,
Костика Короля, Владимира Туницкого, Данила Шумука и других. Каждый из нас
пережил неодинаково и смотрел на события под разным углом зрения. Хотя и оценки
однозначны, но причастность отдельных людей к известным событиям была разной.
Поэтому расхождения неизбежны.
Я выходил с предложениями к Миколе Юречко, Фильке Федику, Ивану Кобзе сравнить наши воспоминания, отобрать из них выдержки о наиболее достоверных и хронологически сверенных событиях под одной редакцией. Не удалось. Филько занят хлопотами с парализованной женой, Иван Кобза болеет, и к тому же у него недавно умерла жена. Микола Юречко работает мэром в своей родной Мельнице Подольской, потому на воспоминания у него не остается времени.
Про норильских сук и стукачей уже многое стерлось из памяти, но невозможно забыть таких, как Муханов, Новиков, Бухтуев, Бурмистров, Лебедев, Закордоев, Карпенко, Ребрик, Горожанкин, и ряд других. Когда я в очередной раз вышел из БУРа в 1952 году, меня перевели в бригаду Панасюка, который предупредил, что не будет давать мне ни работы, ни добавочного пайка. Бригада была в 5-й колонне, и я там два месяца кантовался, пока снова не посадили в БУР. Панасюка подрезали, когда прибыл карагандинский этап. Тогда же подрезали Бухтуева и Лебедева, в 5-й зоне убили Горожанкина, а на Медвежке — Дороша. Куда-то отправили на этап стукача — немца Ганса Готзелиха и бывшего начальника 1-й колонны Василя Яковенко. Сказали, что Яковенко тоже стукач, но он мне иногда помогал. Куда-то исчез Владек Бондаревский, поляк, который был бригадиром на Медьстрое. Мы с Миколой Усенко один раз его хорошенько «благословили», но он вырвался и удрал. В 1955 году лекарь-поляк (жаль, не могу вспомнить его фамилию) донес на меня и Миколу, что мы угрожали его убить, и Норильский народный суд добавил нам по 5 лет. Нас отправили в штрафной лагерь «Средний». Мы обратились с жалобой в Красноярский краевой суд, который аннулировал приговор. В «Среднем» еще находились Лесик, В.Мельник, Малый и другие. Кто покарал Сикорского, Анатолия Кучеревского — прямых виновников не нашли.
Когда нас после восстания 1953 года перевели на 102-й километр, а затем на «Западную», где в шахте были убиты Ребрик и еще один зэк, фамилию которого я запамятовал, да подрезан трубач Митросян, десять человек отправили в «ширяевку» и в БУР 5-го лагеря. Там велось следствие. Митросян в то время «висел на шинах» в больнице в 4-й зоне. Нас приводили к нему по одному, не опознает ли он кого-нибудь, но он никого не опознал. Под следствием были тогда Василь Дзюба, Степан Дзюбак, Василь Лоик, Владимир Мутерна, Марко Заскотский, Сорочинский, Василишин, Страханюк, я и еще другие з/к, фамилии которых я не помню.
На следствии раскололись Василишин и Мутерна. Основная вина падала на Марка Заскотского. Меня на очной ставке Мутерна обвинил в том, что я давал им орудия убийства. Я работал инструментальщиком и категорически отрицал свою причастность к этой акции, а топоры и другой инструмент выдавал строго по записи в журнале. Отказались от обвинений Дзюба, Дзюбак и Лоик, отрицали нашу причастность Марко Заскотский и Страханюк. В 1954 году состоялся суд в «ширяевке». Марка Заскотского приговорили к расстрелу, а Страханюку, Василишину и Мутерне дали от 5 до 10 лет. На суде резко выступил Марко Заскотский. Он сказал, что осуждает существующий репрессивно-фашистский строй, а в последнем слове отказался от просьбы о помиловании. Когда и где расстреляли Марка — не знаю.
Страханюк жил в Здолбунове. Он уже умер, хотя жива его жена, бывшая ссыльная, Марийка Нич. Василь Дзюба живет на Тернопольщине, в селе Потутори, Бережанского района, а Степан Дзюбак — в селе Печенив, подо Львовом. Василь Лоик умер.
Про себя нечего писать. Я 17-летним юношей работал связным и разведчиком в СБ (служба безопасности). Поймали меня большевики в церкви, в лесу, около Почаева. После полугодового следствия в 1948 году осудили на 25 лет. Как вели следствие? Еще два года после суда плевал кровью. Но выжил и живу до сих пор. Когда после лагеря вернулся в родные края, узнал, что все знакомые из СБ погибли. Один лишь, под псевдонимом Круча, родом из Бродовщины, попал живым на Житомирщину. Какова его доля и подлинная фамилия — не удалось узнать.
Сестра Нина Теодорович, под псевдонимом Ластiвка, погибла в 1949 году на Ровненщине. С нею застрелились еще несколько человек в окруженной энкавэдистами местности.
Брат Петро Баканчук, под псевдонимом Вулька, был сотенным в курене Сторчака, погиб вместе с ним 24 апреля 1944 года в бою под Гурбами, около Шумска.
Мне удалось найти важные документы СбиЗ (Служба безпеки i звязку — Служба безопасности и связи). В 1960 году я по своей глупости и из-за боязни, чтобы документы не попали в руки ЧК, уничтожил их. Кое-что осталось на руках и в памяти. Отдельные эпизоды я опубликовал в местной прессе. Даже был документ со списком завербованных сексотов с адресами, датами вербовки, присвоенными кличками. Я просил, чтобы кто-нибудь отозвался. Молчание. А ведь есть еще живые...
Жаль, что много информации, которая еще сохранилась в памяти, уйдет с нами в могилу.
В твоем дополнении «Чего не сказала Маричка в воспоминаниях «Тысяча дорог» я пытался понять Маричку и твое видение тех событий. Но жаль, кое в чем наши оценки полярны. Однако судьба причудлива: иногда творит выбрыки вопреки здравому смыслу.
На том заканчиваю, желаю тебе успехов в окончании книги воспоминаний о нашем пребывании в Норильске...
Из письма к Ивану Кривуцкому
от 8 августа 2000 года
Прочитал «За Полярним колом» (ксерокопию рукописи) и опишу свое видение отдельных людей и событий.
Я был в бригадах Бондаревского, Ганса Готзелиха, Панасюка и других, но не припомню всех, потому что за бригадами я только числился. В 1948 году я попал на Кайеркан к каторжанам и был в бригаде поляка Баранчика. Каторжан перевели в 3-ю зону. Я стал дистрофиком, к тому же заболел цингой и сыграл бы в ящик, лишь благодаря доктору Коцюбе я выкарабкался. К слову, в 1958 году я встретил его во Львове и он сказал, что выезжает в Чехословакию.
В 1949 году меня перевели в 4-й лагерь в Норильске. Тут я работал на строительстве медеплавильного завода. Как-то вместе с Василем Гибурой мы захотели отлупцевать бригадира Бондаревского за его чрезмерно жестокое и хамское отношение к узникам, но он сбежал. Меня посадили на 30 дней в БУР. Тут бригадиром был Муханов и, кажется, Лебедев. Позднее БУР был моим частым отелем, где доводилось отмечать майские и октябрьские праздники, а также попадать за частые нарушения режима. Однажды мой бригадир, немец Ганс, бил за что-то татарина Алиева. Увидев это, мы с поляком Новоградским пригрозили ему, что, если еще раз подобное повторится, мы его убьем. Он испугался и поклялся, что больше не будет. Но все-таки заложил нас куму Щербакову. Нам дали по 15 дней БУРа, а затем меня перевели в бригаду Панасюка.
В конце 1949 — начале 1950 года нашу бригаду перевели из Медьстроя в Горстрой, в контору Рудминского. Меня взял к себе мастер Коваленко, чтобы я дежурил на материальном складе, то есть кантовался. Когда про это узнал Рудминский, то приказал уволить меня. Позднее я еще недолго находился в конторах Бигеля и Скейруса, если не сидел в БУРе. Нас была целая группа: Василь Дзюба, Микола Усенко, Степан Дзюбак, а Семен Палий, кажется, работал в бригаде Павули. Иван Козак, Славка Томашевский и Микола Юречко трудились в лаборатории на бетонном узле, где начальником был еврей, кажется Кохман. Мирон Мелень работал в проектной конторе. Припоминаю, что на строительстве руководителем работ был какой-то японский полковник. Там, в вечной мерзлоте, нашли кости мамонта.
В отгороженной зоне за колючей проволокой наши девчата из 6-го лагеря копали кирками, лопатами и ломами траншею под коллектор. Мы впервые имели возможность связаться с ними с помощью записок, которые перекидывали через колючую ограду. Тогда я ближе познакомился с Василем Яковенко, начальником 1-й колонны, бывшим военным летчиком. Он крутил любовь с подругой моей девушки — Розалией Руданец. Говорили, что Яковенко тоже стукач, но нам он ничего плохого не делал, даже, когда Семен Палий заболел, помогал ему сахаром, маслом и сгущенным молоком.
Мы решили довольствоваться гарантийным пайком и не работать. В БУРе давали 450 граммов хлеба в день, а в ШИЗО — 350. В бане работал Антон Кныш, который обеспечивал нас чистым бельем.
Пакет выдвинутых требований во время забастовки был таким:
После окончания забастовки и пересортировки узников нас перевезли в зону на 102-й километр. Отсюда часть заключенных отправили в Красноярск, а остальных перевели в лагерь на угольной шахте «Западная». Позднее, как я тебе уже писал, были БУР и тюрьма, следствие, суд, добавление срока — 5 лет, далее был штрафной лагерь «Средний», что по дороге на Валек.
В июле 1956 года освобожден по решению комиссии при ПВС СССР, которую возглавлял Кириченко.
В твоих воспоминаниях много знакомых фамилий. Хорошо было бы получить еще фотоснимки. Кое-кто пытается записать себя в руководство забастовкой. Берегись таких самозванцев.
Что до числа убитых и раненых во время забастовки, то есть разные данные. Лагеря были расформированы, перемешаны, и это не дало возможности назвать конкретную цифру. Данило Шумук, Роман Загоруйко, Евгений Грицяк и Микола Барбон дают неодинаковые цифры. Я же полагаю, что было убито и ранено во всех лагерях до тысячи человек...
Из письма к Ивану Кривуцкому
от 25 января 2001 года
...Из твоего письма я понял, что ты очень придирчиво взялся за выяснение
отдельных действий и событий в 4-м лагере, где мы находились. Это даже
похвально, если бы не всякие «но». В хронологическом порядке можно
приблизительно разобраться, но очередность отдельных событий и причастность к
ним действующих лиц в памяти путаются. Одни действительно принимали активное
участие, но есть и такие, которые пытаются показать себя героями, хотя на самом
деле стояли далеко от событий...
Карательные акции против лагерников, стукачей и уголовников, которых администрация поддерживала в противостоянии активным политзаключенным, действительно начались после прибытия этапа из Караганды, хотя отдельные случаи запугивания и даже побоев лагерных узников имели место и раньше. Положили начало уничтожению этой нечисти и правда карагандинцы, но уже при содействии и активной поддержке наших товарищей. Ни одна акция не являлась делом одиночки. Все планировалось с привлечением еще нескольких человек... Если бы ты встретился с Горошком, он мог бы рассказать больше (если захочет).
К нашим, как мы их называли, дипломатам, к которым принадлежали Мирон Мелень, Микола Юречко, Филько Федик и еще кое-кто, карагандинцы относились даже с опаской, потому что те всегда старались быть подальше от дел, где пахло кровью. Из них больше всего доверяли Фильке Федику, который еще живет в Стебнике, около Дрогобыча. Не знаю, почему ты к нему не обращаешься, — он может знать намного больше других. Во Львове живет Иван Кобза, который мог бы рассказать про события в 3-м (каторжанском) лагере. Еще живы члены забастовочного комитета: Константин Король — в Черновцах, Роман Загоруйко — в Новом Роздоле, на Львовщине, а Мирон Мелень — в Моршине.
Из 6-й зоны Мария Нич живет в Здолбунове, Анна Мазепа — на Львовщине и Леся Зеленская — на Ивано-Франковщине. Это активистки забастовки.
Меньше всего воспоминаний осталось о 5-й зоне.
К нашей группе относился Василь Гибура, который вместе с Мироном Меленем работал в проектной конторе Горстроя. Иван Колесник был механиком на башенных кранах. С ним дружил волынянин Владимир Ващук. После забастовки все оказались на шахте «Западная».
Все карательные акции, проведенные нашими в 4-й и 5-й зонах, даже убийства, не были раскрыты. Только на «Западной», где раскололись Владимир Мутерна и Василишин, был провал. Два убийства на шахте взял на себя Марко Заскотский, хотя мог бы от них отказаться. На суде он назвал коммунистов бандитами и не каялся в содеянном. Тогда и вынесли ему смертный приговор. Страханюку дали 10 лет, а сколько Мутерне и Василишину — не помню. Страханюк скоро вышел на волю (кажется, был арестован несовершеннолетним), выехал в Здолбунов, Ровненской области, женился на Марийке Нич из 6-й зоны. Несколько лет назад умер.
К делу на шахте «Западная» во время следствия хотели привлечь Василя Дзюбу из Львовщины, Степана Дзюбака из Бережанщины, Тернопольской области, и меня, но против нас свидетельствовал только Мутерна, который позднее отказался от своих показаний.
Василь Лоик, 1926 года рождения, родом из Подгаецкого района, Тернопольской области (близ села Подгайцы), образование среднее; Мутерна, Василишин и Страханюк — из Ровненщины; Славко Скавинский — из Сокаля, Львовской области. География участников нашей группы охватывала все области Западной Украины, и были — даже из Восточной.
Еще о себе. Вышел на волю в августе 1956 года, в западных областях Украины не прописывали (имею документы об отказе), жил какое-то время в Донбассе и Кривом Роге, экстерном окончил 11 классов средней школы, позднее заочно — Киевский техникум городского электротранспорта, защитил диплом инженера-механика по электрообеспечению промышленных сооружений и объектов. Реабилитирован и признан областной комиссией участником боевых действий ОУН (УПА).
Не забудь вспомнить, что в лагерях мы не делились на бандеровцев и мельниковцев, греко-католиков и православных.
Забастовкой в 1953 году руководили в основном старые кадры. Поляки отказались принимать участие в забастовке, хотя были среди них боевые хлопцы, которые нередко поддерживали нас еще в 1950-1952 годах. Это Юрек Новоградский и Владек Адамовский из Западной Белоруссии...
г.Тернополь.
Письма опубликованы в книге
«За Полярним колом»,
издательство «Духовна вiсь»,
Львiв-Полтава, 2001 г.
Перевод с украинского языка А.Макаровой
На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."