«МК» рассказал о «крепостном театре» ГУЛАГа. Всесильные начальники зон организовывали у себя в лагерях «крепостные труппы» – для развлечения и для престижа. В числе самых замечательных «зэковских» арт-коллективов – театр, созданный в Северном управлении лагерей железнодорожного строительства (СУЛЖДС). «МК» встретился с его участниками.
Как вспомнил театровед Алексей Моров, «на зону» он угодил ещё в 1945-м, по 58-й статье. Пару лет спустя его перевели в воркутинские лагеря, в посёлок Абезь. Там он встретил старого знакомого – Леонида Оболенского, который работал в клубе. Товарищи получили «аудиенцию» у местного начальства полковника Барабанова и предложили организовать настоящий лагерный театр.
Василий Барабанов был страстным театралом и горячо поддержал идею. Чтобы оформить идею юридически, работу театрального коллектива сделали одним из важных элементов культурно-воспитательной работы. По нормам ГУЛАГа, на каждого зэка полагалось расходовать 1,5 копейки в день «на культурные нужды». Если умножить эту мизерную сумму на тысячи обитателей лагерей и увеличить в 365 раз – по числу дней в году, – получится капитал. Его-то и решил Барабанов своей властью израсходовать на театральный коллектив.
Барабанов лично подписал Морову бумагу, разрешающую свободное, без конвоира, передвижение в пределах зоны лагерей и дающую право отбирать среди контингента нужных людей. С этим «мандатом» он отправился по всем колониям искать артистов, музыкантов, художников.
В «Барабановском театре» насчитывалось более 200 человек: драматическая и опереточная труппы, симфонический оркестр, джаз. Почти все артисты сидели по «политическим» статьям, единственным уголовником был вор в законе Борис Вершковский.
Сам Алексей Моров стал заведующим художественной и постановочной частью. А режиссировать постановки доверили Леониду Оболенскому. «Он происходил из княжеского рода, считался одним из зачинателей советского кинематографа, дружил с Эйзенштейном, – вспоминала участница «барабановского театра» Зоя Марченко. – В своё время вынужден был эмигрировать, но не выдержал разлуки с родиной и решил вернуться в Союз. Прекрасно понимая, что в большевистской России его может ждать лагерный срок, Леонид Леонидович специально целый год перед возвращением жил в монастыре, приучая себя к суровым лишениям».
Как вспоминал сам Оболенский, первая его встреча с полковником Барабановым произошла в Абези, когда он предложил поставить в ДК строительства какую-нибудь оперетту. «Он спросил, может ли кто-либо из коллег в Москве помочь? Я назвал Эйзенштейна. «Хорошо. Но не пишите ему прямо. У вас супруга артистка, вот через неё». Так получил я там, в лагере, от Эйзенштейна великолепный режиссёрский план постановки оперетты – озорной и эксцентричный!».
В лагерной оперетте пела Дора Петрова, бывшая когда-то солисткой императорского театра в Петербурге. А балетмейстером был Фёдор Редин, который на воле занимался с балетной труппой Большого театра, а потом угодил на зону – по слухам, за гомосексуализм.
В драмтруппе работали «радловцы». В 1942 году Театр Ленсовета во главе с Эрнестом Радловым эвакуировали на Северный Кавказ. Там артисты попали в плен, их вывезли в Германию и заставили выступать в лагерях перед русскими переселенцами. За это после победы «радловцы» оказались в ГУЛАГе. Среди музыкантов был пианист Всеволод Топилин – первый аккомпаниатор знаменитого скрипача Давида Ойстраха.
Ещё один оркестрант Сенте Ласко был сенатором в хортистской Венгрии. В своё время он освоил игру на виолончели, и в ГУЛАГе это хобби пригодилось опальному политику. Ещё один «непрофильный» артист – певец Дмитрий Крайнов: этого доктора наук природа наградила прекрасным басом. В 1941-м во время археологических раскопок в Новгороде он угодил в лапы к немцам, сбежал, но получил от наших органов 10 лет «За измену родине».
Симфонический оркестр возглавил бывший дирижёр одесского театра Николай Чернятинский. Во время оккупации он оставался в городе и даже ставил там оперные спектакли. Сотрудникам НКВД, появившимся в Одессе после изгнания гитлеровцев, такая идея просвещения немцев не понравилась, и Чернятинского отправили в лагерь.
Эстрадными музыкантами руководил известный в Советском Союзе джазмен Зиновий Бинкин. Ещё до войны он несколько лет руководил Московским областным арестантским ансамблем, который располагался в одной из «ближних» зон – в Бескудникове. Однако в 1948-м Берия распорядился всех осужденных по 58-й статье, из Подмосковья убрать. Так Бинкин и его музыканты оказались на севере.
Среди подневольных артистов гулаговского театра была Ванда Савнор. Она успешно работала в Москве, была солисткой Музыкального театра Немировича-Данченко. Весной 1949 года арестовали её мужа-инженера. Ванда Антоновна, узнав, что он увезён на строительство железной дороги на севере Сибири, без колебаний отправилась к мужу в заполярную Игарку, прихватив с собой маленького сынишку. Приезжую певицу сразу же позвали принять участие в работе театральной труппы.
«Театру зэков» помогали и корифеи советской сцены, правда, заочно. Для «барабановцев» удалось «пробить» покупку необходимого оборудования и реквизита из Большого театра, где в то время проводили их замену. В результате из главного театра страны прислали осветительные приборы и несколько ящиков со сценическими костюмами. На некоторых из них сохранились нашивки с именами прежних владельцев «Лемешев», «Козловский».
Сначала театр работал в Абези. Позднее, когда Барабанова назначили руководить строительством приполярной железнодорожной магистрали от Урала до Енисея, он и здесь наладил концертную деятельность. Бригады артистов были переведены в Салехард, Игарку, Ермаково.
«Театралы» работали не только перед вольной публикой, но и перед заключёнными. Время от времени они грузились в специально выделенные «агитвагоны» и ехали на гастроли по лагпунктам. Выступали обычно в больших бараках-столовых. Зэки посещали «культурное мероприятие» бесплатно – их бригадами приводили на концерт. Конвойные солдаты, сопровождавшие артистов на «гастролях», тоже участвовали в выступлениях: по прибытии на очередную зону они, переодевшись в штатское из костюмерной, работали билетёрами и даже статистами на сцене.
Барабанов своих артистов ценил. Их кормили овощами, мясом из подсобного хозяйства, которое обслуживало главных сотрудников Управления строительства. Дирижёрам, режиссёрам и певцам-солистам выдавали дополнительный паёк – молоко. Жили «театральные» в более благоустроенных бараках, руководителям коллектива выделили там даже отдельные комнатушки.
Распорядок дня у артистов тоже был особый – без обязательных команд «подъём» и «отбой», разрешено не носить лагерную униформу, вместо неё по распоряжению Барабанова пошили настоящие костюмы. Нескольким ведущим актёрам «за ударный труд» приказом начальника был даже сокращён срок заключения на 8 месяцев.
«Случались в нашем театрально-концертном кругу и трагедии, – рассказывал Лазарь Шерешевский. – У одной из артисток, Нади Скоблы, был роман с кем-то из «вольняшек», в результате молодая женщина забеременела и попыталась самостоятельно сделать аборт. В итоге с сильным кровотечением угодила в больницу. Многие пришли тогда сдать для неё кровь, но не помогло – Надя умерла».
На зоне покончил с собой художник-декоратор Дима Зеленков, работавший в крепостном театре. Он происходил из знаменитой семьи Лансере. Работал в Кировском театре, на финской войне попал в плен, а по возвращении оттуда угодил в сталинские лагеря. Периодически его одолевали приступы отчаяния. Первая попытка суицида случилась прямо во время концерта, за кулисами, но его успели спасти. Ещё через несколько дней он повесился в уборной на улице.
Актрисы и певицы «крепостного театра» вызывали повышенный интерес гулаговского начальства и даже простых охранников. Такое внимание для некоторых кончалось плохо, они становились офицерскими любовницами. Те же, кто отвергали домогательства всемогущих людей в погонах, рисковали быть отправленными из театра на общие работы или даже вовсе лишиться жизни.
Лагерный театр просуществовал в СУЛЖДС несколько лет. После того, как со строительства был отозван на другую работу полковник Василии Барабанов, судьба артистической братии оказалась под угрозой. В 1952 году опереточную труппу и симфонический оркестр распустили. Часть заключённых из их состава отправили работать в обычные лагерные бригады, а кое-кого перевели на Тайшетлаг, в лагеря строгого режима.
Маяк Севера, № 82, 14.10.2006.
