В Норильске продолжаются Дни памяти жертв политических репрессий.
Для многих это святое дело, а кому–то, вполне допускаю, — всё равно. Может,
государство только и делает вид, что покаялось... И кто знает — что там еще
впереди. Но мы уже пятнадцать лет приходим на Норильскую Голгофу. Сначала те, в
ком память живет не по календарю, собрали неприкаянные косточки и захоронили под
крестом, поставили часовню — зажгли первую свечу. К святому месту потянулись из
разных городов и стран. Наверное, здесь больше бывает приезжих, чем самих
норильчан. Все известные гости города, от президента до всяческих звезд, — сразу
туда. И кто рассудит — по велению сердца или по протоколу. За эти годы выросли
дети смутного времени, которым надо успеть вложить в ум и сердце умение помнить,
сострадать и думать. А нам изо всех сил — держаться за стариков–хранителей. Их
меньше и меньше поднимается 30 октября с детьми на Голгофу, но с ними, всё
пережившими, всё же легче на самом пороге тех пока невидимых врат, которые ведут
страну, похоже, совсем не в светлое будущее...
На Голгофе появился новый символ памяти — “Последние врата”. В едва приоткрытых
бетонных створках — очертания седой горы Шмидтихи, которая помнит все души.
Наверное, здесь никогда еще не было столько цветов и свечей, горящих прямо на
снегу... И столько детей с просветленными лицами. Историю можно учить читать и
так. И какая бы ни стояла в конце октября погода, нам не может быть холодно в
этом месте, потому что ИМ было гораздо холоднее. Может, сегодня своим теплом мы
ИХ хоть чуточку отогреваем. Один из НИХ когда–то написал в Норильске: “Я камнем
сделал собственную душу”, потому что надо было выжить. Нам сегодня тоже надо
суметь остаться людьми, потому что ГУЛАГ бывает разный. А мы так и не научились
быть сильными и честными, что уж всё сваливать на безликих чиновников...
Не знаю — будет ли это штампом, но когда мы уходили с Норильской Голгофы — окрестности просияли. И незнакомая женщина поделилась со всеми: “Знаете, это ОНИ нам улыбаются, ИМ хорошо, что мы приходили...”.
Смолк поминальный колокол, в городе паломники разошлись по своим делам. Бывшие
политкаторжанки фотографировались на фоне памятника “Жертвам ГУЛАГа”, что у
городского музея, потом была теплая встреча в “Ламе”. Старики благодарили власти
за внимание, а власти их — за то, что “живут и не дают забыть, помогают
воспитывать молодежь”... Депутат Ситнов впервые прислал правительственную
телеграмму. Среди гостей был и Павел Александрович Соловьёв, сын
репрессированного, создавший музей Дудинского порта, который стал для
бесчисленного множества несчастных вратами в Норильлаг. В этот день сквозь
непогоду прорвались и редкие гости — чета петербуржцев Козыревых. Марина
Георгиевна — директор музея–квартиры Льва Гумилёва. Александр Николаевич — сын
выдающегося астронома. Козырев и Гумилев — знаменитые норильские сидельцы... А
рядом со мной оказалась простая норильчанка Татьяна, которая принесла свои
детские фотографии. На одном старом снимке она с яблоком — большой редкостью в
50–е годы. Этим яблоком её угостила та самая художница и “шахтёрка” Евфросиния
Керсновская, бывшая заключенная Норильлага, которую сегодня знает весь мир...
Татьяна, стесняясь, подошла к микрофону и прочитала своё бесхитростное
стихотворение: “За что их сажали, за что убивали и увозили в Сибирь? Больше
вопросов, мало ответов”.
Дни памяти продолжаются. Будем задавать вопросы...
Ирина Даниленко.
Фото автора.
Заполярная правда 02.11.2005