Нет теперь на свете некогда добротного, оживленного, трудолюбивого сибирского села. Только стоит на месте бывшей деревни Малые Ключи памятник погибшим на последней, Великой войне, да погост бывших сельчан.
По доброй воле души сложилась сердечная традиция, по которой малоключинцы приезжают на свою малую родину на 9 мая и на Святую Троицу. Разговаривают, вспоминают, выпивают по чарке, тревожат свою душу слезной, грустной памятью перемежающейся веселыми и смешными историями из далекого детства. И, как в той песне поется, из монотонных будней «всем бедам назло» все словно на плоту памяти уплывают в то, прошедшее время... Все как в жизни: и горе и радость всегда идут рядом
Среди приезжающих часто бывает и Екатерина Мефодьевна Букал. На этой земле она родилась в далеком двадцать седьмом году теперь уже прошлого века. Родилась как раз за неделю до Нового года. Тяжелое это было время. Растревоженная революцией Россия и спустя десять лет все кипела. На деревне шла коллективизация. Кате исполнилось три годика, когда арестовали ее отца.
Мефодий Евдокимович Букал слыл в Малых Ключах крепким хозяином. Придя с первой мировой, или как в ту пору говорили: с германской, инвалидом (ранен был в правую руку) не запил, не загулял. Трудолюбивый, серьезный мужик вставал ни свет, ни заря, чуть-чуть забрезжит рассвет – он уже хлопотал по двору. И часто бывало так, что когда соседи выезжали в поле, когда солнце уже начинало припекать, то им навстречу уже возвращалась с полей пара Букал – Мефодий с Улитой, женой своей. Ложился когда вечерней зари и след простывал, затемно. Оттого, хоть семья у бывшего фронтовика была большая (было пять ртов) жили не голодно и не холодно. Дом Мефодий умудрился поставить просторный, светлый и теплый.
На дворе были два рабочих коня, еще один выездной, две коровы, телята, овечки, гуси, поросята, куры...
Лежать на полатях да ковырять в носу времени не было. Трудилась вся семья. Каждому находилось дело по его силам.
После ареста отца дом забрали. «Жили, – вспоминает Екатерина Мефодьевна, – в
стайке. Три года, пока сидел отец, мы бедствовали, узнали что такое голод. Ведь
со двора увели весь скот, забрали и лошадей. Не на чем было привезти дрова.
Чтобы не умереть с голоду мы, дети, ходили в лес собирали ягоды, грибы, саранки
– все, что можно было съесть. Благодаря маме, Улите Степановне, которая не
отчаялась и билась, как рыба об лед, рассказывает Екатерина Мефодьевна, мы и
выжили. Запомнилось ей, что даже семьи, где были кормильцы, испытывали нужду и
жили впроголодь. Она рассказала случай, когда их соседи разрезали на кусочки
коровью шкуру и варили их. С этого «бульона» и готовили какую-то похлебку. А у
нас даже шкуры не было, – грустно вздыхает она.
Вернувшись из тюрьмы, отец работал конюхом. Родился шестой ребенок. Жизнь понемногу стала налаживаться, но через три года, в печально известном тридцать седьмом, Мефодия Букала второй раз арестовали. Сидел в Канской тюрьме. В марте следующего года его расстреляли. «Мать ничего нам не говорила, только тихонько-тихонько плакала».
После вторичного ареста, семья Букал испытала самое страшное – отчуждение, отторжение их односельчанами. Люди чурались их, как вредителей. Началась вновь тяжелая, впроголодь, жизнь. «Мы помогали маме, как могли, – рассказывает Екатерина Мефодьевна. – Мне было только десять лет, но я уже работала и дома и в колхозе. Летом опять собирали в лесу, все, что можно было есть, осенью и весной на полях собирали мерзлую картошку, колоски, за которые объездчик без всякой жалости, несмотря на то что дети, девочки, жег бичом. А в колхозе пасла скот.
На всю жизнь врезалось в память ее, как они, детишки, бегали по улице босиком, обувки-то не было. Денег в деревне не видели. Жили на скудные трудодни. Купить обувь не на что было. А если иногда мать покупала дешевую обувь – одну на всех, то через недели две-три сыромятина расползалась. От того и запомнились ей студеные утренние росы, от которых ноги становились точь-в-точь, как у гусей лапы: холодные и красные.
А вскоре нежданно-негаданно грянула очередная общая беда – война. В свои тринадцать лет Катя Букал вместе со взрослыми косила литовкой, сгребала, копнила, вязала снопы, копала ямы под силос, загружала их. Особенно тяжелой была работа на копке земли вручную, вилами. Норма была нешуточная – три сотки в день. «И ведь выполняли, – вспоминает Екатерина Мефодьевна. Ведь детьми еще были, полуголодные, но норму давали. И еще была тяжелая работа для нас, девчонок, – продолжает она, – это на солянском элеваторе, куда мы привозили зерно. Таскали его в мешках, сушили, лопатили его, перебрасывая с места на место…»
В те времена, рассказывает она, к нам в деревню никто не приезжал для шефской помощи ни из города, ни из района. И в посевную и в уборочную все делали сами, деревенские. А в деревне были одни бабы да дети.
А ведь кроме колхозных работ приходилось делать домашние. Днем на колхозных полях, а ночью, например, заготавливали для себя в лесу дрова и тайком вывозили их. Мама в это время работала конюхом, как-то умудрялась брать с конюшни лошадь.
«Доставалось, – тяжко вздыхает Екатерина Мефодьевна, – двое братьев ушли на
фронт. Сестренка Оля, старше меня на четыре года, вместе с другими
сверстницами с нашей деревни, постоянно была в отъезде – работала на
лесоповале в Манском районе, в тайге. Ей там несладко было…»
Зимой почти во всех домах сушили картошку, вязали варежки, отправляли все это на фронт. В один из зимних дней Катя Букал со своей подружкой вывозили силос из ям на ферму. «Загрузили, – вспоминает она. Я – свои сани, подруга – свои. Поехали в деревню. Вдруг наши быки (запряжены были они) начали беспокоиться, захрипели, задергались. Смотрим, а за нами по обочине привязался волк. Мы не на шутку испугались. Правда волк перед самой околицей остановился, но страху мы натерпелись, ни живы ни мертвы въехали в деревню, что мы девчонки могли бы сделать со зверем, кинься он на нас...»
За год до конца войны Кате Букал было шестнадцать лет. Она стала работать прицепщицей на тракторе. Вскоре потом стали возвращаться мужики с фронта. Вернулись и оба ее брата. Один из них, Гриша, сел на знаменитый «НАТИК». С братом она и стала работать прицепщицей. А заодно и научилась водить трактор. По-прежнему к работе относилась ответственно, серьезно. Старалась, чтобы колхозное начальство не делало ей замечаний. Надо отдать должное председателю колхоза, бригадиру – еще во время войны – Букал получила свою первую правительственную награду – медаль «За трудовое отличие». Это вообще была редкость чтобы девчонка была представлена к такой награде, а, во-вторых, надо иметь ввиду, что она в сознании односельчан – дочь врага народа. Но, как говориться, мир не без добрых людей. Отнеслись к ней по справедливости. Здесь следует сказать, что позже ее брат Гриша, вернувшийся с фронта, стал работать трактористом, и был награжден высокой правительственной наградой Орденом Ленина. Это тоже показательно – сын врага народа..., но за выдающиеся показатели в крестьянском труде власть отметила его. Конечно же, не без подачи того же председателя колхоза, секретаря партийной организации. Мир не без добрых людей.
В Бородино она с 1951 года. Уже более полувека. Здесь она вышла замуж и стала Ереминой. И если Малые Ключи – это ее малая родина, то Бородино – это ее вторая малая родина. Трудовая ее жизнь здесь началась со строительного участка треста «Канскуголь», где Букал работала на бетономешалке почти пять лет, затем работала на передвижных путях на разрезе, кочегаром промышленных котлов в Энергоуправлении. До ухода на пенсию в 1983 году была санитаркой, няней в детском саду. Даже выйдя, как говорится, на заслуженный отдых, не сидела дома. Стремилась хоть как-то быть полезной детям, заработать «лишнюю» копеечку. Еще в течение десяти лет работала техничкой в детском садике и автобазе. В 1993 году действительно вышла на отдых.
Работала хорошо. Это видно из трудовой книжки. В разделе поощрений десять записей, восемь из них благодарственные, две наградные. Наградили ее медалью «Ветеран труда», есть у нее и особенные – медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и в честь пятидесятилетия победы в великой воне. Эти медали для нее не просто формальный знак памяти о великом событии. Для нее это память о детстве и юности, пришедшихся на злое военное лихолетье. Она воспринимает их, как благодарность за ее совсем не детский труд в ту тяжкую пору, так жестоко обворовавшую светлое, романтичное, полное надежд на счастье, время.
«Только вот жаль, – говорит она, – власть признала мой труд во время войны только с 1 июля 1943 года. А ведь я, если говорить точно, еще три года до начала войны, то есть с десяти лет, уже работала в колхозе. Обратилась я в Ярульский совхоз, мне оттуда пришла справка. Дескать, при преобразовании колхоза «Коминтерн» в совхоз, его архив утерян. Поэтому более ранний ваш трудовой стаж нельзя подтвердить… Жаль, – еще раз грустно подытоживает она».
Сколько себя помнит, она носила в сердце ноющую рану – память об отце. Сейчас в ее семейном архиве толстая пачка различных справок от местных органов власти, от краевой прокуратуры. В них черным по белому повторяется а каждой одно и то же «раскулачен», «арестован», «расстрелян»... Екатерина Мефодьевна только в сентябре 1989 года узнала, что ее отец был расстрелян в канской тюрьме 3 марта 1938 года. А вот где лежит тело его в справке, точнее в свидетельстве о смерти, ни слова.
Неутешительные и другие справки, некоторые признают ее «пострадавшей от политических репрессий», но отмечают, что ей, как потерявшей попечение кормильца, не полагается никакое возмещение в счет потерянного имущества, нажитого отцом до ареста. В справке так и говорится: факт конфискации имущества Мефодия Букал, при его аресте не подтвержден документально, нет ни актов, никаких протоколов...
Одно запоздалое утешение Екатерины Мефодьевны – она получила справки о реабилитации отца (это в 1989 году) и ее, этот документ она получила в 1991 году. «Оказывается, что отец не виноват, – со слезами, горестно вспоминает она. И мы все, оказывается многие годы, несли на себе незаслуженное, несправедливое клеймо «детей врага народа...»
Сама, не получив образования (только три класса начальной школы), она гордится что ее дети стали грамотными людьми.
Так уж получилось, что воспитывала она сына и дочь одна, с мужем они прожили только шесть лет. Как могла старалась привить им желание учиться. Дети не огорчили мать. Сын Анатолий, после одиннадцати классов закончил техникум. Не одно десятилетие работает на железнодорожном транспорте разреза. Он машинист тепловоза. Дочь, Галина, после школы окончила медицинское училище и тоже, работает на разрезе. Мать довольна своими детьми. Они выросли трудолюбивыми, доброжелательными людьми, хорошими работниками.
Эта женщина поражает своей энергией, какой-то по-юношески неугомонной жаждой жить. Несмотря на возраст и на болячки она не сидит дома. Чаще ее можно найти на даче – не бросает ее. Как же я был удивлен, когда несколько лет назад узнал от ее сына, что она постоянно ездит с ним на рыбалку, причем с ночевкой. В любую погоду и весной, и летом, и осенью только скажи ей – она долго не собирается. Еще и обижается, если сын уезжает на рыбалку без нее. Конечно, она не сидит за удочкой. Ее забота – это палатка, костер, уха. И это в семьдесят с лишним лет..! Ведь на рыбалку ездит она и по сей день.
Есть у Екатерины Мефодьевны мечта. Съездить в село Комарово, что стоит на Кану. Узнала она о том, что когда-то в Канске размыло половодьем захоронение расстрелянных врагов народа. Некоторые тела горожанам тайком удалось подобрать и перезахоронить, другие – вроде власти уже перезахоронили. И ходит молва, что вроде бы эти останки предали земле у села Комарово, у какой-то кривой березы. Не дает покоя душе эта весть Екатерине Мефодьевне. Стала она в последнее время все чаще заводить разговор на эту тему с сыном. Дескать, надо бы съездить туда, вдруг кто-то из деревенских что-то знает.
Хочет она у этой могилки постоять, помолиться Богу об упокоении душ лежащих там тел. Ведь может и ее отец лежит здесь...
Вот и живет с этой надеждой Екатерина Мефодьевна, одна из немногих, на чье поколение при¬шлись одно время, но разные судьбы у каждого.
Анатолий Афанасьев
«Бородинский вестник», 25.09.2004 г.