ИСТОРИЯ БЕЗ ВЫРВАННЫХ СТРАНИЦ
14 апреля исполнилось 90 лет со дня рождения А. П. Завенягина, чье имя носит Норильский горно-металлургический комбинат. Многие страницы а истории строительства заполярного гиганта и в биографии Авраамия Павловича не раскрыты. Восполнить некоторые пробелы читателям поможет очерк известного журналиста Анатолия Львова, посвятившего многие годы жизни и творчества Енисейскому Северу, Заполярной Магнитке.
ЕСЛИ послушать нынешних умников, которые с цирковой шустростью демонстрируют чудеса конформизма, то они вам объяснят, что Завенягин от начала до конца жил неправильно:
Пошел в большевики, хотя имел возможность стать кадетом или, на худой конец,
эсером.
Воевал за красных.
Молился на Орджоникидзе.
Искал понимания у Сталина.
Строил предприятия группы «А», а не «Б».
Умудрился стать начальником Норильлага и замом 'Берии.
Создавал на погибель человечества Н-бомбу.
Был счастлив успехом (вместо того, чтобы застрелиться).
До самой смерти гордился принадлежностью к «авангарду народа» и не выбыл из КПСС...
«Да, сын паровозного машиниста поверил Марксу и в 16 примкнул к ленинцам (на станции Узловой неподалеку от Тулы), прирожденный лидер, способностей необыкновенных, ума недюжинного. Ярчайшая фигура отечественной индустриализации. Чудом остался в живых... Организатор атомной промышленности СССР. Человек своего времени, а во многом и будущего», — так оказали бы еще недавно. Тысячи Завенягиных хватило бы, чтобы помочь народу обратиться к истинным, а не утопическим целям, избрать к ним честный, а не преступный путь, сделать жизнь достойной человека, доброй, радостной и свободной. Даже лучше, чем та, которой живут на Западе и на Востоке.
Поверить сегодня в это трудно. В том-то и трагедия: с водой выплескиваем и ребенка. Будто и не было достижений, будто и не умели собираться с силами, когда приходилось.
Норильская телестудия даже получила письмо, содержащее не только прямые доказательства нашей массовой исторической безграмотности, но и ироническое предложение — присвоить Дудинскому порту имя Берии, коль Норильский комбинат до сих пор именует себя Завенягинским.
Жертвой в прямом смысле Завенягин не был — только как частичка, атом своего народа. Но и к бериевскому палачеству никакого отношения не имеет. Написать об этом я посчитал своей обязанностью, тем более что 14 апреля — день 90-летия Авраамия Павловича. Он увидел свет в первую весну XX века и, хоть прожил чуть более половины его, вобрал в себя многие боли и болезни столетия, а в чем-то возвышается над ним, будет долго виден - издалека как личность на все времена. Кое-что, и немало, я считаю, до сих пор скрыто от нас условностями, продолжающейся секретностью, окружающей главное дело жизни Завенягина. Что ж, подождем, ждали больше: до недавнего времени нам позволялось произносить лишь имя Курчатова (на тему о создании атомных бомб и промышленности). Постепенно из тени выходят все новые и новые фигуры. Уверен, кому-то есть что сказать и на тему «Завенягин и Королев»,.
В этом очерке освещены лишь две стороны этой многогранной личности.
ВОТ что писал о Завенягине Даниил Гранин (в «Зубре»):
— ...Относительно его (Зубра. — А. Л.) возникало много вопросов, выяснить их было нелегко. На его счастье, сообщение о его аресте дошло до Завенягина. Авраамий Павлович Завенягин, легендарный директор Магнитки, строитель Норильского комбината, был к тому времени заместителем наркома внутренних дел. Он курировал некоторые вопросы советской науки. Приехал он на фронт не случайно — наши физики, интересовались немецкими проектами. Один из них был связан с проблемой биологической защиты.
Когда Завенягин, посетив Бух (берлинский пригород, где жил и работал Зубр. — А. Л.), познакомился с Зубром, он безошибочно оценил значимость этого человека, ценность его работ и всего коллектива лаборатории, что досталась нам в полном составе в целости и; сохранности (благодаря стараниям Тимофеева той весной 1945 года. — А. Л.). Зубр развивал перед ним идеи о том, что нужно восстанавливать советскую генетику, но Завенягин тактично сводил разговор к более насущной проблеме — атомной. Судя по дальнейшему, на Завенягина произвела впечатление натуральность этого человека, без малейшей примеси каких-либо хитростей или личных соображений. Лучше других Завенягин мог понять историю с его невозвращением на родину а 1937 году. Тем более заслуживало уважения то, что он остался, ожидая прихода нашей армии, оставил Риля (друг, тезка и одногодок Зубра, из прибалтийских немцев, физик, химик, радиолог, организатор урановой промышленности; с 1945 года работал в СССР. — А. Л.), своих сотрудников. Не сомневаясь, Завенягин поручил Тимофееву руководить институтом, пока не решится вопрос об их переезде в Союз. Репутация Тимофеева, очевидно, не вызывала у Завенягина никаких возражений.
Зубр был а восторге от бесед с ним. Человек этот ему чрезвычайно понравился. Это совпадает с мнением многих физиков, которые работали с Завёнягиным в те трудные годы.
Прерву на время гранинское повествование. Все здесь подчеркнутое выделено мной. «Лучше других Завенягин мог понять...» Не знаю, что имел в виду автор. То ли особую компетентность зам. министра, то ли его человеческие качества. Не исключаю, что Д. А. Гранин знает и то, на чем я хочу остановить ваше внимание, но он посчитал не обязательным расшифровывать, почему А. П. мог понять... лучше других... одну из многих историй 1937 года.
Я хочу сказать, что Завенягин действительно мог понять многих обиженных, преследуемых и сломленных, многих, кому не доверяли, кого «не выпускали» или «не впускали», потому что на себе прочувствовал все это — от обиды до холодка под сердцем в ожидании стука в дверь... Внешне он держался достаточно уверенно — даже в те дни, когда ходил, что называется, по краю собственной могилы.
НЕТ, всего я не знаю и даже не держал в руках «Дело Завенягина». Но он-то держал, листал, читал, ужасался—и тому, что написано, и еще больше, увидев подписи под доносами (или выбитыми показаниями?). Мы, кстати, никогда уже не узнаем, зачем ему предложили познакомиться С «компроматом» (для приговора — чтобы продемонстрировать дружество или чтобы сделать «шелковым»?).
В любом случае, сегодня нам ведомо немало. Был Завенягин делегатом XVII съезда ВКП(б)? Из каждых пяти делегатов четверо — репрессированные еще до 1940 года... Кто назначил Завенягина, выпускника .горной академии, директором «Гипромеза», Магнитки, выдвинул в замнаркомы? Орджоникидзе. Из выдвиженцев Серго, из его ближайшего окружения уничтожены почти все. Завенягин никогда не скрывал своего отношения к нему — Серго был примером самоотверженности, требовательности, доброты, гуманности.. Даже строптивости, когда на то были существенные причины...
Еще один свет в окне — Каминский Григорий Наумович. Всего на шесть лет старше Авраамия, один из руководителей борьбы за установление Советской власти в Туле. Завенягин считал его «вторым отцом», — того самого Каминского, члена ЦИК СССР с 1925 года, наркома здравоохранения, который решился (с трибуны закрытого пленума ЦК) высказать в глаза Сталину точные и резкие слова неприятия его действий, возмутительного присвоения себе «прав» энкаведистами...
Только имея в друзьях Орджоникидзе и Каминского, не попасть ни в один из четырехсот (!) списков руководителей, подлежащих ликвидации, подг¬товленных наркомом Ежовым,— трудно такое представить. Но и это не все.
Застрелился в январе 1935 года первый секретарь Магнитогорского горкома партии Виссарион Ломинадзе. Другом Завенягину он не был, наоборот, они не находили общего языка. Ломинадзе объявлен врагом народа. Начальник Магнитки организует его торжественные похороны и хлопочет о памятнике...
Зато новый первый секретарь, Рафаэль Хитаров — человек близкий Завенягину по духу, по интересам, «по Орджоникидзе» (тоже выдвиженец и любимец Серго). Одногодок, талантище, правдолюб, защитник невинно пострадавших... Когда Завенягина переведут в Москву, Х.итарова — в Челябинск, в обком. И расстреляют. А «вина» друга потянется и за А. П.
Но он еще оставался на Маг нитке, когда о нем на пленуме горкома, и не раз, говорили, что, как коростами, оброс врагами народа. Сотрудник многотиражки возмущался: «Дальше разговоров о вредительских методах строительства дело не идет... Если бы этот материал был вовремя отослан в Москву, Завенягин не прошел бы в депутаты Верховного Совета...»
Не исключено. Это еще Хитаров убирал материалы «под сукно». А Орджоникидзе (можете не соглашаться, но у меня такая мысль появилась) «убрал» подальше от этих дел — и поближе к себе, под свое крыло, — Завенягина: в магнитогорской сгустившейся атмосфере засверкали над головой Завенягина молнии. Возможно, Серго верил, что удастся его спасти в Москве. Не спас и себя.
Завенягин своего учителя и покровителя в живых не застал. Проработав с полгода, навсегда исчез и вновь назначенный нарком тяжелой промышленности В. И. Межлаук (Валерий Иванович расстрелян в 1938 году, в июле, когда Завенягин уже работал в Норильске). А в кабинете Орджоникидзе — Межлаука появился Каганович, из самых страшных фигур, окружавших Сталина.
«МАГНИТ Метростроя», «Первый прораб», «Железный нарком» против бывшего начальника Магнитки. На эту тему обычно писали о глухой недоброжелательности, несдержанности, особой раздражительности наркома в отношении к своему первому заму, о постоянно высказываемых (на людях) претензиях... Мне кажется, дело прежде всего в независимом поведении Завенягина, подчеркнуто независимом от мнения и поведения его непосредственного руководителя. Посчитать, что Завенягиным руководила антипатия, плохо им скрываемая, — значит, недооценивать его жизненный опыт, дипломатические навыки, умение брать себя в руки и сдерживать эмоции. Хорошо знавшие его свидетельствуют о противоположном.
Он был человек жесткого времени, жесткого склада и совершенно чужд жалости к противникам. Игнорировать общепринятые методы .избавления от неугодных он вряд ли мог. Меня покоробил рассказ посвященного о том, как Завенягин — помректора академии — рекомендовал (по секрету) завалить на экзаменах сторонников Каменева — Зиновьева и добился своего... Вас тоже смущает эта история? Но ведь наша с вами позиция — 1991 года, а значит, страдает элементарным чистоплюйством: нет ничего проще укорять в том, в чем себя не обвинишь... А попробуйте-ка встать на место Завенягина и взглянуть его глазами на идейного врага?..
Каганович не был его идейным врагом. Но, приходит в голову, Завенягину многое мешало воспринимать наркома идейно близким: вряд ли он мог избежать постоянного сравнения с Орджоникидзе, к требованиям, а то и к «правилам игры» которого привык. Каганович был слишком властолюбив и не терпел «несанкционированной» самостоятельности подчиненных, и т. д. Знал ли Завенягин, что подпись непосредственного начальника была на многих документах, определявших судьбы, а то и просто под смертными приговорами? Скорее всего, знал; по крайней мере, о какой-то части расправ с неугодными не знать не мог (если ему самому предлагалось «завизировать» арест академика И. М. Губкина, бывшего ректора Горной академии).
Да, безусловно, беспринципность и «готовность на все» отвращала Завенягина, и Каганович чувствовал чужеродность своего зама — полностью доверять ему нарком не мог. А при такой власти и таких возможностях, как у члена Политбюро с 1926 г., нетрудно предположить импульсы к подготовке «дела Завенягина».
Известно, была опасность, что назначенный к черту на кулички, в Норильск; которого еще не существовало, руководителем едва теплившейся стройки, мог «не доехать» до Дудинки или даже до Красноярска. Такие случаи с получившими назначение происходили, и Завенягин о них знал. На. этот раз сценарий был другим: пусть покажет, на что способен, «а там — посмотрим».
ОН С ПЕРВЫХ дней показал себя здесь сильным и опытным руководителем, не позволяя усомниться в решительном настрое и намерениях в самое короткое время пустить малый металлургический, получить первый металл, наладить на месте проектирование, избавленное от ущербных целей, и т. д., и т. д., от решения задач, связанных с климатом, заносами, мерзлотой, до расстановки и «завоза» кадров...
И с первых же дней не мог не почувствовать (а худшие опасения быстро подтвердились) постоянную слежку за собой. Каждый его шаг (маневр, инициатива, вольность) становился известен в Москве.
Начальник оператиано-чекистского отделя недолго играл в прятки, вышел из тени (а как иначе в условиях поселкового Норильска!) и открыто обвинил начальника стройки и комбината (хорошо знал, бестия, что — опальный) в симпатиях к врагам и прочих «вражеских» наклонностях. Дело дошло до открытой схватки, разбирательства в столице - с приглашением сторон: Илюшенко против Завенягина. Если бы Илюшенко И. И. был частным лицом — какой это противник для Завенягина, который еще в молодости опротестовывал решения Л. Д. Троцкого... Но И. И. представлял грозную силу, что таилась в тени, а выползая на свет, пригвождала к месту гипнотическим, парализующим взглядом.
Противник, однако, был повергнут. Хотя попытки «обуздать» А. П. предпринимались еще не один раз.
Несколько лет назад в очерке «Тысяча дней одной жизни», посвященном работе А. П. в Норильске, я приводил много документов того периода и повторяться не буду. К тому же достаточно известно, чем славен, кем был для Норильска Завенягин. Но если назвать главное, то он спас сотни и опосредственно — тысячи людей, Критики этого тезиса доказывают: «Так ведь он же думал не столько о других, сколько о себе. Не сохранил бы «контингент», необходимый для выполнения «заданий правительства». сам потерял бы голову...» В этом есть доля истины. но не более того. Он видел в заключенных людей, а не только рабочую силу, а потому делал все возможное, подчас вызывая огонь на себя за перерасход добросердечия.
Я понимаю, верить на слово трудно, да и надоело (не без оснований). Поэтому обращаюсь к примерам из писем, полученных за последние годы.
В. В. Баоанов (Дивногорск) видел все и вынес все — Соловки (СТОН), этапы, норильскую шахту: «В нашем этапе из соловецкой тюрьмы было немало людей преклонного возраста, а среди них — интеллигентов, не знающих физического труда, для этих бедолаг лагерный труд был непосилен. Если попал в бригаду, например, в шахте грузить лопатой уголь или откатывать вагонетки, а сил нет, и никто за тебя эту работу делать не будет (всякому до себя), — человек доходит. Сейчас не помню имена несчастных, но немало их погибло в первый год пребывания в Норильлаге. Только попавшие на глаза Н. П. Завенягину... смогли уцелеть...».
Скромный успех? Конечно. Но и он дорогого стоит.
ПРОДОЛЖУ ЦИТАТУ из письма Василия Васильевича Баранова. Встреча с Завёнягиным, октябрь 1940 года, ночь.
«Удивительный был человек! Поздоровался, сел с нами у костра, разговаривал не как снисходительный вельможа, а как товарищ по общему труду. О чем говорил, не помню. Но какая непосредственность в общении, простота, никакой заносчивости. И мы, зэки, разговаривали с ним без заискивания, обращаясь «Абрам Палыч», он даже не находил нужным поправить, много позже я прочел его имя — Авраамий. Впоследствии, в лаготделении, мне пришлось общаться с товарищами, работавшими в геологическом управлении, бывавшими в управлении комбината. Они подчеркивали доступность, демократичность А. П. Для него не имело значения на работе, кто ты — вольный или зэк. Он создавал вокруг себя атмосферу товарищества по труду и считал себя членом коллектива...».
Каков начальничек? Каков хитрец?.. Интересно, куда перевелись такие «хитрецы», о которых вот так бы вспоминали через полвека!
Л.А. Пода (Кисловодск) (Бутырки, Таганка этапы, трюм баржи, общие работы — кирзавод): «С Завёнягиным познакомился в 1940 году на второй очереди ВЭС-2, куда меня перевели прорабом; комбинат остро нуждался в энергии, А. П. приезжал почти ежедневно, в 18 часов, и, обходя стройку, спрашивал у меня, чем помочь и как ускорить работы.
Однажды, когда я сидел за выпиской нарядов, рабочий случайно кайлом повредил кабель, питающий промплощадку. Цеха остановились, и через_20 минут меня увезли в подвал 1-го отдела. Ночной допрос. Там я понял, что произошло. Но, конечно, уверить следователя в том, что я ничего не знал, было невозможно. «Диверсанта» снова водворили в темный подвал. А утром вызывают к начальнику отдела. Там — Завенягин. (Видимо, рабочие ему рассказали об аресте прораба). Нервно ходит по кабинету. Увидел меня. Спокойно сказал: «Идите в машину». Привез на стройку: «Напортил — надо исправлять. Работать всю ночь, но чтобы к утру...» К утру аварию ликвидировали.
А в 1943 году (А. П. работал в Москве, но комбинат «е забывал) я был ^начальником . стройучастка на руднике 3/6. Объезжая стройки, А. П. побывал и у нас. Ему понравился входной портал рудника, похвалил и уехал. А через день, 18 октября, усадил меня в машину, привез в контору начальника «Горстроя» и в кабинете т.Консулова сказал: «Вот вам новый главный инженер». С тех пор 16 лет я проработал на строительстве города.
Эти эпизоды, может быть, вам пригодятся для полноты характеристики т. Завенягина, этого, несомненно, выдающегося государственного деятеля».
Спасибо, Леонид Артемьевич!
ЯРКИЙ рассказ еще одного «контрреволюционера», Акима Ивановича Ковалишина, более известен, так как написан давно. (Недавно киевлянин по нашей просьбе продолжил свои воспоминания). Эпизод тоже относится к сороковому году. В с марте Завенягин был в Дудинке, и оттуда хотел выяснить е состояние дел на участке Тундра—Амбарная, где около тысячи заключенных из Норильска пытались откопать пути. Снег слежался так, что его пришлось рубить, пилить и взрывать.
«К телефону вызвали уполномоченного по снегоборьбе. Слышимость была плохая, и мне пришлось быть посредником при переговорах.
Завенягин: «Спросите, как у с него дела. Когда откроют путь, как чувствуют себя?».
Уполномоченный: «Работают второй день без отдыха и горячей пищи. Нет ни угля, ни: дров».
— Спросите, что он думает делать...
— Будем работать до конца!
— До какого конца?
— До полной победы!
— Передайте ему, что людей надо сперва накормить и обогреть, а уж потом говорить о , победе. Для обогрева помещения и приготовления пищи разрешаю спилить несколько телеграфных столбов. Только не подряд, а через один.
Выслушав распоряжение, уполномоченный просил передать, что без письменного указания спиливать столбы не будет: это может быть истолковано как вредительство.
Завенягин: «А так относиться к людям не вредительство? Передайте: жалея телефонные столбы, он сам превращается в бездушный столб».
С удовольствием и почти по слогам, предельно ясно я повторил слова Завенягина.
...Несколько столбов спилили. Уполномоченный во вредительстве обвинен не был».
Перевод Завенягина в Москву норильчане восприняли как неожиданность. Существует две версии, достаточно правдоподобных. Первая: Сталину показалось, что трехлетнего срока пребывания Завенягина в местах ему, Сталину, хорошо известных (по курейской ссылке) вполне достаточно. Кстати, безусловно доложили ему об усилиях Завенягина по увековечению домика на высоком берегу Енисея, но не будем считать Сталина столь легко поддающимся на подобные сантименты. Просто понимал подвластные Завенягину масштабы деятельности, а область приложения сил назначил сам. Вполне вероятно и предположение (мнение) С. М. Карпачевой: рядом с Берией Сталину надо было иметь «противовес». Да, очень разные, не оговорятся — тем лучше!
Вторая версия первую не исключает. Якобы И. Тевосян, друг Завенягина еще по МГА, чтобы, с одной стороны, помочь А. П. вернуться, а с другой — выиграть и самому, обратился к коллеге — наркому: «Лаврентий Павлович, отпусти ко мне замом Завенягина». И ответом было: «Он нам самим нужен». Вполне реально, если Сталин к этому времени объявил о своем отношении к А. П. (В личной преданности Завенягина Сталин не сомневался, видимо, с апреля 1939 года, когда в личной беседе А. П. удалось объясниться и оказаться понятым).
МЫ НЕМНОГОЕ знаем о работе Завенягина в годы войны. Знаем, что несколько раз прилетал в Норильск, продолжал шефствовать над комбинатом, держал в поле своего зрения все технологические новшества, разрабатывал стратегию дальнейшего освоения нашего Севера и не упускал из виду деталей генплана города, для которого сам выбрал площадку. Называл себя «болельщиком Норильска», не отказывал хорошо знакомым норильчанам в личных просьбах, устройстве «на материке» списанных врачами (не говоря уж о тех. кто ему был нужен как специалист).
Ясно, что ответственность Завенягина после Норильска возросла многократно, а роль его в качестве руководителя всей промышленности, подведомственной НКВД, была исключительной. Собственно, гадать не приходится: в докладе к 45-летию Победы М. С. Горбачев называет девять фамилий крупнейших организаторов индустрии, работавшей на войну. По алфавиту: Ванников, Вознесенский, Зальцман, Завенягин... Дальше в этом списке — Косыгин.
Хочу обратить ваше внимание: Б. Л. Ванникова возвращали в жизнь, прямо в кабинет Сталина, из тюрьмы; Н. А. Вознесенского расстреляли... то есть и здесь, в столице, А. П. ходил по острию ножа. Только представить: 12 лет быть номинально — в подчинении Берии...
У Завенягина с молодых лет врачи находили стенокардию. Для меня загадка, как он мог прожить с больным сердцем почти до 55-летия с такими нагрузками и такими стрессами. Чего ему стоило отлучение от наркомтяжпрома? Чтение собственного «дела»? Постоянные вызовы в кабинет Берии и объяснения с ним? Да вот хотя бы такие несколько минут: Завенягин с Васиным и Шаройко «Красной стрелой» едут в Питер. в СНОП. Посреди пути, а значит и ночи, в купе врываются (1939 год) добры молодцы, берут Завенягина под микитки, ссаживают на перрон и сообщают по спецсвязи из уютной комнаты Бологовского вокзала: «Взяли!» И только тогда выслушавший рапорт замнаркома Чернышев спохватывается, что не сказал, в чем дело: «Срочно к Сталину».
...Ловлю себя на противоречии: не до конца верю официальному сообщению о причине смерти Завенягина. Ну, во-первых, потому что из уст близкого товарища его, А. Е. Воронцова, слышал: «Он, конечно, переоблучился. Не мог не схватить лишней дозы». Во-вторых, судите сами: предшественник Завенягина на посту министра средмаша В. А. Малышев умер через 50 дней после А. П. и в том же возрасте — совпадение? Только двумя годами длиннее оказалась жизнь И. В. Курчатова...
А теперь перечитайте воспоминания А. Д. Сахарова об испытаниях «изделия» 22 ноября 1955 года в районе Семипалатинска.
«Небо пересекли в нескольких направлениях линии ударных волн, из них возникли молочно-белые поверхности, вытянувшиеся в конусы, удивительным образом дополнившие картину гриба. Еще раньше я ощутил «а своем лице тепло, как от распахнутой печки. — это на морозе, на расстоянии многих десятков километров от точки взрыва. Вся эта феерия развертывалась в полной тишине. Прошло несколько минут. Вдруг вдали на простиравшемся перед нами до горизонта поле показался след ударной волны. Волна шла на нас, быстро приближаясь. пригибая к земле ковыльные стебли. Я скомандовал: «Прыгай!»
А потом, как выходят из штаба маршал Неделин, Курчатов, Завенягин растирает огромную шишку на лысой голове. Он «выглядел возбужденным, как все, и счастливым. Хотя он этого и не знал еще, это был апогей его карьеры — через пол тора-два года (примерно) он умер... сердечный приступ...»
Андрей Дмитриевич имел право на эту приблизительность, но факты и цифры действительно не точны. Завенягин умер через 1 год, 1 месяц и .1 неделю, но успел стать заместителем Председателя Совета Министров СССР и членом ЦК.. Думаю, у нас есть основания предполагать, что, не остановись его сердце так рано, выбор главы правительства между кандидатурами Завенягина и Косыгина мог оказаться любым. А Хрущев не забывал, что А, П. начинал, как и он сам, в Юзовке. земляк.
Как много удалось Авраамию Павловичу на белом свете! Партработа в условиях военных действий, журналистика (редактор и публицист!), металлургия — черная и цветная, проектное дело, строительство... Но справедливости ради отметим, что три с половиной года на Магнитке или три в Норильске не стали главными в его жизни, этапы — да, но не главные и не звездные. Звездным — ибо он принес Завенягину наивысшее удовлетворение сделанным, ощущение исполненного долга, а не только Звезды Героя, — стал последний этап. От организации сверхсекретного Первого' Главного Управления (ПГУ) СМ СССР — и до конца.
Сейчас, в обстановке разрешенного умствования и глаголения, обязательно найдется специалист-моралист, который примется убеждать в бессмысленности .колоссальных трат, на отечественное атомное оружие. 35 лет назад лучшие умы, включая А. Д. Сахарова, так не считали. Счет Хиросимам вполне мог быть продолжен. Сахаров, Курчатов, Харитон, Зельдович, Завенягин, Ванников, Малышев, их научное, инженерное, рабочее окружение не позволило сделать наши города объектами атомной бомбардировки.
Любопытное заявление сделала профессор С. М. Карпачева, химик, лауреат Госпремии СССР: при Завенягине Чернобыля могло и не случиться... Наверное, на пустом месте такая вера в человека не рождается.
Завенягин с головой ушел в дело, новое для себя, для страны, для века, еще во время войны. Научная сторона вопроса была за И. В, Курчатовым. Завенягин и Ванников должны были обеспечить ученым все необходимое: условия, инженерные и рабочие кадры, оборудование, разработку самых современных технологий... Впрочем, список необходимого расширялся ежедневно.
Как и где искать и готовить работников? Опираться на физиков? Доучивать и переучивать старшекурсников? Узких специалистов делать многопрофильными (с главной проблемой стыкуются все области науки, и техники)?.. Постепенно Завенягин с Курчатовым пришли к выводам: кроме физиков, нужны физики-инженеры и ученые, умеющие управлять будущими установками; нужны специалисты профиля, который еще не отделился: они будут управлять процессами, еще не существующими; нужны строители и эксплуатационники особого типа промпредприятий, конструкторы механизмов, управляемых дистанционно и автоматами.
«Мне было легко работать с Ванниковым и Завенягиным. — пишет членкор В. С. Емельянов. —Мы понимали друг друга с полуслова, действовали, как говорится, не оглядываясь назад. Ванников и Завенягин быстро установили контакт с выдающимися учеными страны и сразу сумели завоевать их доверие»,
ПЕРЕЧИТЫВАЮ книгу Емельянова «С чего началось» и обращаю внимание на такой эпизод: автор приносит Завенягину (поздно ночью) в стаканчике с притертой пробкой шарик плутония. Тот рассматривает. «А ты уверен, что это плутоний?.. А может быть, это еще что-то?»
1949 год. Семь лет назад, получив из Норильска квадратик от разрубленного никелевого катода, он спросил точно так же: «А вы уверены, что это чистый никель? Пусть-ка отправят тонну в уральскую лабораторию».
Получается своеобразная диаграмма — иллюстрация восхождения — металлургии и Завенягина. Железо — никель — плутоний. От металла, известного древним людям, до несуществующего в природе. От простого к сложному, от сложного — к сложнейшему.
Между прочим, аналитик по складу ума и революционер по духу вполне уживались в этой личности, подчас противоречивой — и редкостно гармоничной.
Курчатов у Завенягина в кабинете (свидетельствует Емельянов). По существу, в эти минуты рождался будущий МИФИ, инженерно-физический. Авраамий Павлович разграфил лист и в клеточки записывает цифры; сколько специалистов необходимо по каждой из новых специальностей. Стараясь уяснить, что должны знать будущие выпускники, Завенягин дошел до, как теперь говорят, нештатной ситуации (того, что так и не знала дежурная смена ЧАЭ в ночь на 26 апреля много лет спустя). Курчатов хотел отшутиться:
— Вы, как следователь по особо важным делам, не спрашиваете, а допрашиваете.
И услышал абсолютно серьезный ответ:
—...Мы должны предусмотреть все... Существующие производства в своем развитии шли от простого к сложному. Мы же должны сразу начинать с невероятно сложного. Когда мы полностью овладеем этими процессами, мы, видимо, будем их упрощать.
Это был не только инженер и руководитель, но философ и гуманист с погонами НКВД. Пусть — исключение, но вдохновляющий пример того, что можно сохранить человечность даже в рамках бесчеловечной система.
Чудо . было лишь в том, что он уцелел, живя под постоянным «присмотром» и «просмотром» — лет двадцать. Нет, почему же? Роено 22. от дня убийства Кирова до последней минуты.
ДА, РАССТРЕЛЫ при Завенягине в Норильлаге были. Всевластен он не был. Отменить приговор, не мог. К внутрилагерным событиям постоянного отношения не имел. Выгораживаю? Зачем же! Вот книга приказов. Все «специфические» подписал отвечающий за лагерь С. Я. Вершинин. Говорят, хороший человек.
Не пытаюсь ли я написать Завенягина «чистеньким»? Не был таким и быть не мог. Как и мы с вами — даже столько лет спустя. Но к кому-то судьба благоволила и не потребовала служения «в органах», а если бы потребовала?..
То, что Завенягин мог, — делал. И других (В. С. Зверева) учил: «Надо спасти человека,— скажи, что без него не можешь построить Норильск. А там, глядишь, удастся к нему и семью переверти».
Совсем коротко говоря, повторим слова Зубра: «Он здорово тянул. Вокруг него собиралось много хороших людей и сравнительно малое количество сволочи. Вот этим он и был замечателен. Завенягин был не только умница, но прекрасный, непосредственный и хороший человек».
Кто читал «Зубра», тот знает, что герой делил людей на хороших, очень хороших, замечательных, весьма замечательных и совершенно замечательных. К последним он относил одного — Владимира Ивановича Вернадского: «Сволочи вокруг него не было, не приживалась».
Похоже на то, что Зубр их ставил на соседние ступеньки, — Вернадского и Завенягина. Или даже рядом: не мог не понимать, что от «сравнительно малого количества сволочи» по собственному желанию А, П. избавиться не мог.
И3 КНИГИ «Десять лет в золотой клетке» (Штутгарт- 1988). Подзаголовок: Пережитое при строительстве советской урановой промышленности. Цитата со стр. 109—110, перевод норильчанина И. Б. Паншина, биолога-генетика, того самого, которого в «Зубре» автор благодарит за воспоминания о Н. А. Тимофееве-Ресовском.
«В связи с застававшими врасплох Запад советскими достижениями в определенных военно-технических областях часто ставится вопрос о значении деятельности немецких специалистов для послевоенного развития советской промышленности. Мой опыт подсказывает, было бы совершенно наивным верить, что наше сотрудничество имело действительно решающее значение для создания советской атомно-ядерной промышленности и других важных технологий. В области ядерной энергии Советы и без немцев достигли бы своей цели на год, не более чем на два позже. Решающей была мною много раз подчеркивавшаяся необыкновенная концентрация всех научных и технических средств страны для решения этой задачи.
Мотивацией для такого напряжения, как и для всех других усилий Советов в области вооружения, является травма, которая была нанесена стране вероломным нападением Гитлера. Там не забыли и не забудут того, что незадолго до войны Гитлер заключил со Сталиным пакт о ненападении. Заверения в миролюбии с нашей стороны не смогут и в дальнейшем устранить их тревогу. Это Гитлер разбудил «спящих собак», которые теперь не заснут. В этой связи я вспоминаю о высказанной мне мысли атомного министра Завенягина, когда он, возражая мне, хотел объяснить, почему Советы должны иметь атомную бомбу: «Иначе мы потеряем независимость».
Следует еще упомянуть, что в первое время все необходимые вспомогательные средства, требующиеся для создания специального технического оборудования, поставлялись Советам американцами и еще кое- кем с Запада. Хотя американцы бомбили наши ораниенбургские атомные установки, чтобы они не достались русским, хозяйственный интерес западных фирм сделал возможным обеспечение Советов некоторыми - материалами, необходимыми для ядерной промышленности. Правильно было сказано Лениным: «Капиталисты еще продадут нам веревку, на которой мы их повесим».
ЗАКОНЧИТЬ хочу собственным впечатлением от опубликованного текста выступления А. П. на закрытом Пленуме ЦК КПСС в июле 1953 года — в связи с арестом Берии.
Признаюсь, я боялся этих страниц стенограммы, еще недавно строго секретной. Неужели Завенягин повторил и поддержал выдвинутое обвинение в пособничестве империализму? Читал внимательно: «...подлец, презирал людей и в этом презрении оказался слепцом, считал всех за простаков, которых может в любой момент взять в кулак, слепой барон (даже так? — А. Л.), авантюрист, высокомерен, бесцеремонен, оскорбительно груб, поражал негосударственный подход (примеры приведены. — А. Л.), ничего партийного, ничего святого (подчеркнуто мной. — А. Л.), подавлял инициативу, любимое выражение — «вот изобретатель нашелся!», туповат (с этим не согласился А. А. Андреев, но каждый судит ,по себе. — А. Л.), отчаянный бюрократ, самонадеян, демагогичен, «человек, который не уважает других людей, сам недостоин уважения и доверия партии», прохвост...
Что говорить, «слепой барон» и «прохвост» слегка шокируют (сегодня). Неинтеллигентно. Трибуна, правда, не дворянского собрания. Да и, признаемся себе, А. П. отнюдь не либерал- демократ.
Но нет «агента империализма» (как в устах В. И. Молотова). Нет «преступных планов против партии и государства» (К. Е. Ворошилов): не мог негодяй отделять себя от государства, наверняка считал, что оно — это он; карьерист, авантюрист, мерзавец — безусловно, но — «политический враг международного масштаба» и «не одиночка»? «Возможно, на него делали ставку как на диктатора фашистского типа», «надо вытянуть все жилы» (из этого мерзавца — Андреев А. А.)! , Его арест — «очень серьезное поражение лагеря империалистов» (??), «история никогда не забудет этого подвига тт. Маленкова, Хрущева, Молотова и Булганина!» (И. Ф. Тевосян).
Боже, окольно глупостей произнесено за закрытыми дверями под продолжительные аплодисменты! Наверное, похлопал и А. П. — иначе было нельзя. Но опускаться он себе не позволил.
...Берия и Завенягин вступили в партию одновременно — в 1917-м. Только бесчестный слепец не сделает верного вывода и сделает модный, глубоко ошибочный.
Анатолий ЛЬВОВ.
Красноярский рабочий 16-18 апреля 1991 годе