Есть у меня приятель, который собирает конверты с редкими штемпелями советского Севера. Однажды я застал его в состоянии, близком к счастливому помешательству: «Слон! Смотри, мне повезло на слона» — и он протянул мне бережно укрытый пластиком серый конверт, отштемпелеванный двойным овалом с четкими литерами С.Л.О.Н. в центре. При всём равнодушии к филателии конверт поразил и меня, но не штампом печально знаменитого Соловецкого лагеря особого назначения, а нацарапанным дрожащим старческим почерком адресом: РСФСР Игарка — за — полярным — кругом пос. «Пробуждение», общежитие 2, Галушкиной Ольге Ивановне от Галушкина И.И. СЛОН Архангельская область.
Рядом с адресом виднелась приписка, сделанная бурыми выцветшими чернилами: «Вернуть ввиду смерти» и штемпель Игарки с датой: «10.08.33».
Кому же писал из Соловков в Игарку неизвестный И И. Галушкин? Жене, сестре, дочери? Как и почему разлучила их судьба? И что за таинственный поселок «Пробуждение», следов которого не было ни на старых картах, ни в подшивках «Большевика Заполярья», ни на страницах написанных об Игарке книг? От чего пробуждение? Наконец, пробуждение кого?
Долгое время я не мог найти ответ на все эти вопросы. Ключ к разгадке отчасти давала передовая «Литературной газеты» от 22 апреля 1929 года. Она была посвящена коллективизации и содержала, в частности, такие строки: «Крестьянские массы естественно не могут сразу пробудиться" к сознанию и стать активными и решительными участниками социалистического строительства». Пробудиться к сознанию... Уж не в Игарке ли им предстояло пробуждаться?
Эта догадка, вероятно, никогда бы не смогла превратиться в уверенность, если б не встреча с авторами сборника «Мы нз Игарки», приезжавшими к нам в августе 1984 года. Она-то и помогла пробить первую брешь в стене глухого молчания, окружавшей поселок «Пробуждение». Позднее ее дополнили выпущенные из спецхранения советские и зарубежные издания, новейшие публикации центральной периодики, а также демонстрировавшийся недавно по ЦТ фильм свердловских кинодокументалистов «А прошлое кажется сном».
Последствия поездки Сталина по Сибири в начале 1928 года не замедлили самым разрушительным образом сказаться на достигнутых при НЭПе темпах развития сельского хозяйства страны: необратимо сокращалось поголовье скота, падала урожайность, а вниз по Енисею отправлялись летом 1930 года первые ласточки «великого перелома» — громоздкие многоярусные баржи, некогда построенные Колчаком для войсковых перевозок. Теперь в них были не солдаты, а крестьяне, — те самые сибирские крестьяне, которые первыми в России организовывали мощные кооперативы, снабжавшие маслом, сыром, зерном отечественный и западноевропейский рынки. Именно у таких талантливых и предприимчивых тружеников призывал учиться Владимир Ильич. Учиться и не «сметь командовать»...
В Игарке готовились тем летом к приему новых строителей и портовиков, для которых уже было возведено за зиму нехитрое, но теплое жилье, получившее позднее название Карских бараков. Но по оргнабору в Игарку прибыла лишь часть потребных рабочих, а вслед за ними к изумлению игарчан сошли на берег те, кого здесь вовсе не ждали: сотни изголодавшихся оборванных стариков, женщин и детей, дочиста обобранных при проведении «раскулачивания» (старушка из свердловского фильма заплакала, вспоминая, как у нее пытались «обобществить» даже... единственную ее юбку).
Красноярские авторы книги об Игарке Новиков и Трошев живописали прибытие переселенцев в весьма идиллических тонах: «Во вторую навигацию в Игарке появились женщины, семьи с детьми. И они наполнили поселок веселыми голосами, отметили первым уютом жилье». Согласно сопроводительной комендатуры ОГПУ, допускалось использование этих «веселых голосов» на любых работах, не связанных с погрузкой морских судов. Последнее ограничение объяснялось категорическим отказом Англии закупать лес, погруженный заключенными или ссыльными.
Слов нет, Игарка остро нуждалась в рабочих руках, но достаточно было одного взгляда на раскинувшийся под моросящим дождем переселенческий табор, чтобы понять, что ни на какие «любые работы» эти люди физически не способны. Бессильное отчаяние, резкая смена климата, истощение уже в первые дни привели к вспышкам тифа и дизентерии, что заставило администрацию порта во избежание эпидемий перенести лагерь «раскулаченных» на безопасное расстояние от Игарки. Но такие люди, как капитан порта Пестов и его помощник Микештн, председатель Комсевморпути Лавров с женой, не бросили спецпереселенцев на произвол судьбы. Нуждающиеся получили медицинскую помощь и предметы первой необходимости, в одном из Карских бараков было организовано двухразовое питание по талонам, а благодаря выданному на руки ссыльных инструменту под Игаркой возник к осени земляночный «Спецпоселок № 1».
На снимке: спецпереселенцы в Игарке.
Даже полвека спустя одно упоминание имени первого капитана Игарского порта вызывало у людей добрую улыбку. Казалось бы, этот «железный комиссар», прошедший жестокую школу гражданской и наделенный в Игарке практически безграничной властью, должен быть абсолютно равнодушен к чужим несчастьям особенно если это несчастья отверженных, провозглашенных .фагами советской власти. Но в коммунистах ленинской гвардии — а таким был капитан Пестов — жило неколебимое внутреннее чувство справедливости, уничтожить которое не могли ни передовые «Литгазеты», ни распоряжения комендатуры ОГПУ.
Беспощадный противник колчаковцев, участник многих кровопролитных боев, он не умел видеть врагов в стариках, детях, беременных женщинах. И поступал соответственно своей совести. Он обеспечил ссыльных малышей (по документам даже двухмесячные младенцы считались спецпереселенцами!) ежедневно порцией драгоценного в Игарке молока, остановил наступление болезней, предоставил старшим детям возможность заниматься в только что открытой школе, а их матерям — получать квалификацию.
Более того, он выделил людей и материалы для постройки двух вместительных теплых бараков, после чего «Спецпоселок № 1» с легкой руки какого-то оптимиста был гордо переименован в поселок «Пробуждение». И спецпёресёленцы перезимовали свою первую, самую грозную зиму.
Оглядываясь назад, мы можем сказать, что в ту зиму капитан». Пестов совершил чудо, белее ни разу не повторившееся в Игарке до самой кончины Сталина: смертность ссыльных не превысила в 1930 году смертность игарчан, находившихся на свободе.
Пестов полагал, что его порт, успешно справившийся с внезапно обрушенной на него волной человеческого горя, теперь сможет сосредоточиться на выполнении своих задач, а все «ссыльные» трудности позади. Как часто потом повторялось это заблуждение в истории Игарки. Волна 30-го года и в сравнение не шла с подлинным наводнением спецпереселенцев, затопивших игарские берега в следующую навигацию: они стали едва ли не единственным «грузом», направляемым в порт за Полярным кругом.
Этот «груз» доставлялся вне всякой очереди — даже свежим овощам и фруктам пришлось дожидаться освобождения барж до глубокой осени, когда на Енисее уже начинался ледостав. В Игарку эти жизненно важные продукты так и не попали, намертво вмерзнув в лед у Ворогова. Погибла под открытым небом и большая часть того, что Борис Лавров сумел доставить в Игарку по Севморпути, ибо заблаговременно подготовленное овощехранилище было до отказа забито ссыльными, не имевшими иного крова над головой.
О страшной трагедии, разыгравшейся после этого в Игарке, В. П. Остроумова вскользь упомянет четырьмя годами позднее, выступая в Кремле: «Если в 1933 году три с половиной тысячи человек болело цингой, то только потому, что завезенные овощи не сумели тогда сохранить, все померзли...» Не только потому, и не только в 1933-м! Но не могла же Валентина Петровна бросить в лицо Калинину правду о том, что тысячи погибших от цинги были исключительно спецпереселенцами, которых без всякого плана и меры завозили в крохотный заполярный город крайне истощенными, после многомесячных мытарств по пересылкам... Среди скончавшихся от цинги бы;: и адресат письма из Соловков Ольга Ивановна Галушкина. Её не стало 13 июня 1933 года, а в поселке «Пробуждение» прибавилось двое сирот...
К этому времени в Игарке уже появился и «Спецпоселок № 2», позднее переименованный в «Полярный». Истосковавшимся по крестьянскому труду рукам его обитателей Игарка обязана поразительными достижениями своего сельского хозяйства, прогремевшими на всю страну. Впрочем, не только на всю страну: в мемуарах личного врача Гиммлера Феликса Керстена говорится о явной тревоге, с которой рейхсфюрер СС говорил о полученных русскими за Полярным кругом сортах морозоустойчивого зерна: «Если они сумеют сдвинуть Границу культурного земледелия хотя бы на двести километров к Северу, это будет совершенно иная страна!».
С игарскими спецпереселенцами гитлеровскому отребью предстояло встретиться не в одних лишь отчетах об успехах заполярного сельского хозяйства. Вряд ли туристы, приходившие к мемориалу погибшим на войне игарчанам, задумывались над тем, что среди их святых, увековеченных в металле, имен есть немало спецпереселениёв. Можно было лишить Зырянова и Павлова, Окладникова и Черкащина, Горева и Долгова права голоса, но никто не смог отнять у них право отдать жизнь за Отечество!
Несмотря на громогласные рапорты газет о завершении колхозного строительства, число спецпереселенцев в Игарке продолжало неуклонно расти, достигнув в 1935 году поразительной цифры в 4 тысячи человек — трети всего населения города. И это не считая так называемых «административных ссыльных», которых щедро поставлял в Игарку закон о хищениях социалистической собственности, кратко прозванный народом «семь-восемь» (по дате своего вступления в силу — 7.8.1932 г.). «Семь-восемь» был прямым следствием неслыханного в историй страны голода, поразившего сельские районы после «побед» коллективизации. Вместо того, чтобы помочь обнищавшей по его вине деревне, Сталин обрушил на нее новую волну репрессий, превратив в преступление горсть подобранных в поле колосьев, охапку тайком скошенного сена...
Приток ссыльных несколько ослабел лишь к середине тридцатых годов. «Кировская волна» миновала Игарку, прежние спецпереселенцы мало-помалу, «рассосались» по всевозможной «Сёвполярлесам», «Интеграл-союзам», «Таймыртрестам», конным дворам и прочим учреждениям, которыми, как и положено всякому порядочному городу, успела обзавестись Игарка, Игарчанам казалось, что жизнь, взбаламученная переселенческим прибоем, начинает входить в привычные берега...
На снимке: спецпереселенец у парников «Агроарктики».
Р. ГОРЧАКОВ.
«КОММУНИСТ ЗАПОЛЯРЬЯ»
№ 75 23, 25 июня 1988 года