История норильского восстания ставит перед ее исследователями множество вопросов. Первый из них: было ли восстание заранее подготовлено, организовано (лагерными активистами, агитаторами, забастовочными комитетами), скоординировано по срокам или вспыхнуло внезапно, стихийно? Есть еще версия — восстание было спровоцировано, и многие факты подтверждают это. Где же истина?
Попробуем разобраться, помня о том, что участники норильского восстания к моменту начала событий не были однородной массой — хватало сомневающихся, равнодушных ко всему, запуганных и подавленных. Имелись у забастовки явные и тайные противники, активные и не очень активные сторонники. Словом, событие это — многослойное, сложно складывающееся, особенно в самом начале, пока движущие силы только еще определялись.
Считается, что “вирус мятежа”, по выражению А.И.Солженицына, привез в Норильск карагандинский этап. В нем были собраны заключенные из Степлага и Песчанлага - особорежимных лагерей близ Караганды и Тайшета, 1200 человек. Среди них — участники лагерных волнений, стычек с уголовниками, побегов. После подавления в карагандинских лагерях волнений заключенных в 1952 году арестованные и отправленные “для усмирения” в Заполярье, они считали своей задачей “нести дальше факел свободы”, как написал один из них — Евгений Степанович Грицяк [Г.Климович. Восстание в Горлаге. “Независимая газета” № 107, 11 сентября 1991 года]. Карагандинский этап приплыл по Енисею в Дудинку 8 сентября 1952 года и в тот же день был перевезен в Норильск: 500 карагандинцев направили на Медвежку в 1-е лаготделение Горлага, 700 — в Горстрой, к старому кирпзаводу, в 5-е лаготделение. Всем им были даны новые номера, с литерами “У” либо “Ф”, чтобы сразу отличить среди прочих заключенных [Ю.Лукшис. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1990 году).] Они действительно отличались от старожилов норильских лагерей и даже от заключенных Горного лагеря. В этапе было много западных украинцев — участников национальных движений сопротивления оккупантам, жителей Прибалтийских республик, молодых, смелых, непокорных. Если прежде норильские заключенные, надрываясь на тяжелых работах, даже участвовали в трудовом соревновании, им ведомо было чувство гордости за все построенное ими в Норильске, то карагандинцы трудились на объектах без всякого желания, о соревновании и не помышляли, а многие вообще отказывались от работы. Были такие, которые прятались от надзирателей, не ходили на работу, а агитировали заключенных каждой бригады бастовать. Они рисковали попасть за агитацию и отказ от работы в БУР или ШИЗО, но не боялись этого, сознательно выбирая не покорность, а противодействие. (Типичный пример — судьба литовского музыканта Юозаса Лукшиса: он попал с карагандинским этапом в Норильск, в 1-е лаготделение Горлага, и пробыл в Норильске год, причем за отказ от работы и агитацию за забастовку половину срока провел в БУРе, более 140 суток — в карцере) [“Норильский Мемориал” № 2, 1991 год. Под ред. Макаровой А.Б.].
Именно карагандинцы стали организаторами борьбы с прислужниками лагерной администрации: смутные слухи, неясные следы указывали на это, но ни разу администрации не удалось найти виновников убийств стукачей, избиений бригадиров. В подготовке и проведении норильского восстания роль карагандинского этапа, безусловно, велика: им удалось изменить сам “климат” Горлага. Естественно, что одни из них (Евгений Грицяк, Тарас Супрунюк, Иван Воробьёв и другие) стали членами забастовочных комитетов, другие — авторами лозунгов, обращений, требований, третьи — участниками переговоров с комиссиями МВД. Были и такие, что, не входя формально в комитеты, руководили забастовкой, незаметно подсказывая решения, подталкивая к нужным действиям.
В воспоминаниях Г.Климовича, Ю.Лукшиса, Е.Грицяха и других есть факты, говорящие о том, что будущие руководители забастовки думали о ее организации, агитаторы будили сознание масс, читая по баракам стихи, рассказывая о концлагерях СССР, устанавливая связи между зонами с помощью записок, ожидая такого момента, случая, который всколыхнет массу заключенных.
“Работали” лучше всякой пропаганды и агитации рассказы прибывших в том же самом 1952 году заключенных Ухтижмлага — “организаторов и подстрекателей там массовой голодовки, в которую было вовлечено свыше 1000 человек”[Л.Л.Павлов. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1987 г.).], активных участников групповых беспорядков на строительстве железной дороги Салехард-Игарка, тоже переведенных в Норильск в 1952 году, и заключенных из Омскстроя, где при нападении на лагерную администрацию были убиты надзиратель и офицер-оперативник. Новичков тоже жадно слушали, и вспыхивала надежда: “Может, и у нас в Норильске?..”
Становится ясно, что занесенный сюда “вирус мятежа” попал в благодатную почву, иначе ничего не сумели бы изменить 1200 узников одного этапа в 30-тысячном лагере даже за год. Норильчане — старожилы Горлага — не были инертны: ежегодно — десятки побегов (правда, в большинстве неудачные), переполненные штрафные изоляторы говорили об этом же. Отказы от работы случались бригадами и колоннами. Рассказывал бывший заключенный Горлага Л.Л.Павлов о конвоирах, которые специально водили колонну заключенных в Горстрой грязной дорогой через тундру, то и дело командуя: “Лечь! Встать! Лечь! Встать!” Издевательство продолжалось до тех пор, пока колонна не отказалась повиноваться: заключенные лежали на земле и не поднимались, так что конвой был вынужден вызвать начальство для принятия мер и объяснения, почему колонна вовремя не прибыла на объект. В тот раз догадливое начальство сменило конвоиров [С.Г.Головко. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1992 г.).]
И все же случаи неповиновения были относительно редки, решались на это, по сравнению с общей массой, единицы. Задача же агитаторов была — пробудить сознание именно массы, чтобы начать общелагерную забастовку: с единичными протестами чекисты расправлялись легко и быстро.
Немалую тяжесть с покорных душ сняла смерть Сталина 5 марта 1953 года. В лагерях с нетерпением ждали ослабления режима, пересмотра дел невинно осужденных. Но амнистию в конце марта дали только уголовникам и заключенным с малыми сроками лишения свободы (а таких в Горлаге было очень мало: 2-3 человека в бригаде)[Красноярский крайгосархив. фонд № 2041, опись № 1, дело № 3, том III.].
Ожидания заключенных по статье 58 оказались обманутыми, и это вызвало разочарование обиду, гнев, резко ускорило начало восстания.
Предгрозовую атмосферу в лагере ощущали все, в том числе оперативно-чекистские отделы каждой зоны. Из Москвы в Норильск докатывались отголоски борьбы Берии за власть в новом правительстве. Начатая в марте же 1953 года реорганизация с объединением МГБ и МВД в одно министерство грозила отменой некоторых льгот (в частности, двойных окладов), сокращением штатов. “Ведомству страха” следовало срочно доказать новому правительству свою незаменимость, по отработанным схемам раскрыв “заговоры” с пугающе серьезными контрреволюционными целями или подавив “антисоветские восстания”. При отсутствии таковых и “заговоры”, и “восстания” умели организовать, а там, где были для них предпосылки и ощущалось неопределенное брожение,— ускорить события, чтобы дальше, опять по отработанной схеме, изъять и примерно наказать зачинщиков, а остальных заставить еще ниже склонить головы и согнуть спины. Какие конкретные действия были предприняты оперчекотделами и лагадминистрацией Горлага в Норильске? Вот отрывок из жалобы И.С.Касилова, заключенного 1-го лаготделения Горлага, о подготовке провокационного мятежа и о товарище, Ставре Георгиевиче Вольяно, случайно раскрывшем план провокации: “...примерно 9 мая 1953 года з/к Вольяно был посажен в ШИЗО. Находясь в изоляторе Вольяно каким-то образом узнал о том, что в этом изоляторе находится группа заключенных, завербованных работниками оперативного отдела для производства так называемой “волынки”. Эта группа получила инструктаж от работников оперативного отдела и администрации лагеря, как и когда начинать так называемые “массовые беспорядки”. 22 мая з/к Вольяно был выпущен из ШИЗО, отсидев срок. Надо заметить, что в это время, т.е. между 20 и 25 мая, из всех штрафных изоляторов и БУРов Горного лагеря были выпущены ранее содержавшиеся в них, чтобы эта озлобленная и завербованная масса смогла начать беспорядки. Так как с Вольяно я был очень хорошо знаком по двухгодичному пребыванию в одной бригаде, то при встрече на руднике “Медвежий ручей” Вольяно сказал мне: “Иван, готовится ужасное дело. Люди, которым все верят (кому это все верят и кто такие, которые верят, я не знал), завербованы оперотделом, чтобы подвести массу заключенных под расстрел”. Я был чрезвычайно поражен этим, т.к. до этого не подозревал, что в лагере что-то готовится. Услышав об этом, я посоветовал Вольяно, чтобы он оповестил заключенных... Вольяно страшно перепугался и начал упрашивать меня, чтобы я никому ничего не говорил об услышанном, т.к. в противном случае нас немедля убьют… Уже 26-27 мая в жилую зону 1-го лаготделения были занесены 200 ломов и топоров, чтобы устроить страшную резню. Но благодаря тому, что некоторые лагерники поняли провокацию, резни не произошло. Причем весьма интересно отметить, что вокруг зоны срочно была выставлена дополнительная охрана (солдаты стояли на расстоянии 10 метров друг от друга), чтобы во время резни заключенные не могли выскочить за зону. 1 июня в производственной зоне рудника “Медвежий ручей” группой в шесть человек, одетых в бушлаты с номерами, была предпринята попытка взорвать главный трансформатор на ГПП, питающей электроэнергией рудник “Медвежий ручей” и рудник 3/6. Когда же заключенные, заметившие диверсантов, хотели поймать их, тогда эта группа пустилась наутек и была пропущена сквозь колючую проволоку. Часовой, стоявший на вышке, огня не открыл...”[Красноярский крайгосархив. фонд № 2041, опись № 1, дело № 3, том III.]
Ясно, что участие в провокации принимала и лагерная администрация. Практически во всех лаготделениях управленцы покинули свои рабочие места без каких-либо угроз или принуждений со стороны заключенных, скорее даже — демонстративно и организованно, собрав папки с бумагами и уничтожив те, что следовало уничтожить, прихватив с собой счеты из бухгалтерии, мундштуки от оркестровых инструментов в КВЧ, ключи от шкафов с лекарствами, сейфов и кладовых...
Можно было бы проигнорировать
подозрения Ивана Касилова и Ставра Вольяно, если
бы не развитие цепи провокаций в 1-м лаготделении,
не дальнейшая судьба этих заключенных. Вот что
пишет дальше И.С.Касилов: “Четвертого июня для
того, чтобы возбудить спокойно сидящих
заключенных, а также для того, чтобы под этой
маркой ввести в зону пожарные машины для
создания дебоша, по заданию оперотдела Горлага
был подожжен стационар (больница) с больными, в
этот же день у одного из заключенных жилой зоны я
увидел самодельный пистолет (двухствольный под
патрон от обыкновенной винтовки) и гранату. В
этот же день по лагерю стали ходить усиленные
разговоры о том, что “теперь и через проволоку
лезть можно, и то ничего не будет...”. В этот же
день я понял, что услышанное мной 22 мая от з/к
Вольяно является страшной правдой...” [Б.А.Шамаев.
Письма А.Б.Макаровой]
Помогло ему правильно разобраться в сути происходящего известие о расстреле заключенных в этот же самый день, 4 июня, в 3-м лаготделении Горлага возле штрафного изолятора. О событиях там подробно рассказал в своих письмах в “Мемориал” Б.А.Шамаев, что дало возможность сравнить происходящее в разных лаготделениях УГЛ. Сразу бросаются в глаза похожие черты, “сходство почерка” в работе лагадминистрации, оперативников, охраны. Перескажем только факты.
В конце мая 1953 года в штрафной изолятор 3-го лаготделения переведены 24 бандита с большими сроками — Мамаев, Себесяк, Вепштас и другие. В камере № 3 ими организована “молотилка”. 2 или 3 июня оперуполномоченный зоны Калашников лично передал в эту камеру завернутые в полотенце ножи (об этом сообщил в своем заявлении правительственной комиссии дневальный оперчасти Бузинский). В этот день каторжан в неурочное время сняли с объектов и возвратили в лагерь. К возвращению заключенных в жилую зону охрана усилена, установлены пулеметы. 3 июня каторжан на работу не выводили. На собрании заключенных, отвечая на их вопросы, начальник лаготделения капитан Тархов заявил, что “ничего не произошло”, “всем дан на время производственный отдых”, а усиленная охрана — “это вас не касается”. 4 июня надзиратели ШИЗО попытались втолкнуть в камеру № 3 к “молотобойцам” заключенных Милова и И.Смирнова. Те подняли отчаянный крик, увидев в руках бандитов ножи: “Помогите, убивают!” Их товарищам по заключению в изоляторе, во главе с Иваном Воробьёвым, удалось выбить дверь камеры и вырваться в коридор, а затем вместе с Миловым и И.Смирновым во дворик ШИЗО. Бандиты через заранее прорезанную ножами в потолке дыру бежали из ШИЗО в дивизион охраны и были пропущены сквозь проволоку. Солдаты с палками в руках бросились избивать выбежавших во двор, тяжело ранили в голову И.Воробьёва. Все это происходило на глазах у каторжан, стоявших у проволочного ограждения ШИЗО. В конце концов Милов, И.Смирнов и другие, вырвавшись из рук солдат, бежали в зону и спрятались в бараках. Когда все чуть успокоились и начали расходиться, командир дивизиона майор Полстяной приказал открыть огонь по заключенным зоны. Результат: 4 убитых, 17 раненых, из которых 2 вскоре умерли от ран. Администрация тут же покинула зону, отключив при этом электроэнергию (что серьезно затруднило работу больницы и кухни)[П.Ветров. “Вестник института по изучению СССР” № 4/25, Мюнхен, октябрь-декабрь 1957 года.].Те же известные методы: березовые палки для избиения, ножи, камера-“молотилка”, бандиты в роли провокаторов, спасающая их охрана и спасающаяся лагадминистрация. Изощренный опыт провокаций, накопленный лагерной системой СССР за десятилетия, как видим, широко применялся в Горлаге и давал обычно именно те результаты, на которые и рассчитывали чекисты. Но в мае-июне 1953 года события вырвались из-под их контроля.
Провокации в июне в 1-м и 3-м лаготделениях — это как бы вторая волна событий, первая же прокатилась в мае, и тогда главными действующими лицами были солдаты конвойных войск, почти одновременно стрелявшие по заключенным в разных зонах.
23 мая 1953 года при погрузке в машину заключенных для отправки этапа из 1-го лаготделения старший лейтенант Ширяев застрелил одного и тяжело ранил другого (двое верующих не хотели разлучаться и просили позволить им либо вместе уехать, либо вместе остаться. Дату и подробности происшествия дает П.Венгров25, находившийся в том самом 2-м лагпункте 1-го лаготделения, где все это случилось. Есть упоминания об этом и в материалах Е.Грицяка, И.Касилова, воспоминаниях Б.Златкуса и других.
25 мая 1953 года конвой должен был
доставить из штрафного изолятора 4-го
лаготделения в 5-е лаготделение колонну
заключенных из 16 человек. Конфликт начался уже
при посадке в машину: вместо того чтобы разрешить
заключенным сесть на свои вещи, конвой приказал
сложить вещи подле машины (в весеннюю грязь), а
потом кинуть в кузов. Как только первый мешок
бросили в машину, его сразу же заключенные
выбросили обратно. Тогда помощник командира
взвода Цыганков приказал вещи отправить машиной,
заключенных — пешком. Многие из них были обуты в
тряпичные “бурки” (их шили из рваных рукавов
списанных телогреек), а один даже в тапочках. Но
Цыганков не обратил внимания на то, как были
обуты заключенные, как и на то, что вести их через
тундру грязной весенней дорогой в такой обуви
нельзя. Отойдя метров 60-70 от вахты, заключенные
остановились перед лужей (потом старший
оперуполномоченный 4-го лаготделения Цуркан на
схеме покажет ее размеры: 8х12 метров) и отказались
продолжать путь, прося вызвать старшего офицера.
Конвой посадил их на снег. Увидевший это с вахты
Цыганков (его смена уже закончилась) отправился к
месту происшествия, решив принять командование
на себя. Разбираться в конфликте он не стал,
спросил только: “Кто зачинщик?” Конвойные
указали на среднего в первой пятерке
заключенного с номером “Ф-630”. “Первая пятерка,
встать!” — приказал Цыганков. Заключенные не
двигались. Не встал и узник номер Ф-630, когда
Цыганков повторил ему свое приказание. Сержант
выстрелил в голову этого заключенного почти в
упор. Это был Эмиль Петрович Софроник, немец, 25
лет, осужденный к 10 годам лишения свободы по
ст.58-2, в Норильск он прибыл с карагандинским
этапом. Остальные заключенные после убийства Софроника по команде конвоя пошли через лужу...[Красноярский
крайгосархив. Фонд № 2041, опись № 1, дело № 6]
Даже полтора года спустя сержант В.И.Цыганков, русский, 25 лет (ровесник Софроника), образование 6 классов, из крестьян, был убежден в том, что “применил оружие правильно”. Сохранилось его письмо от 2 сентября 1954 года, отражающее типичное настроение рядового состава воинской части 7580, литера “И” (командир А.Чижевский) в Норильске:
“Нас информировали, что заключенные 4-го лаготделения готовят план разоружения нашего батальона. По ихнему плану намечалось: вечером в период, когда одна часть батальона находилась на службе, вторая — выйдет на смену первой, третья — будет конвоировать заключенных к месту работы и обратно, сделать “рывок” при выводе на работу вечерней смены и, ворвавшись в воинскую часть, завладеть оставшимся оружием и боеприпасами... развивать свои действия до захвата Норильска и Дудинки в свои руки, после чего связаться по радио с США... Нас беспрерывно предупреждали, что готовится к групповому побегу большая группа заключенных. Когда и где будет побег, сообщить нам не могли. Но информировали, что уже все готово к побегу и ждут только удобного момента. Удобнее момента, как 25 мая 1953 года, им и не нужно было, потому что у нас был банно-хозяйственный день и в подразделениях никого не было, все были в бане. Офицерский состав уехал на машинах на обед, и если бы заключенные 70-го квартала сделали рывок на соединение с заключенными, которые были за зоной (16 человек), то их никто бы не остановил, потому что конвой оружие применять не мог, а на помощь прийти некому было. Неужели я обязан был ждать этого момента? Хотя бы даже не было заключенных в 70-м квартале, неужели я должен ждать, когда заключенные бросятся на конвой?”[Красноярский крайгосархив. Фонд № 2041, опись № 1, дело № 6]
Ущербность рассуждений запуганного пропагандой сержанта особенно очевидна в сравнении с сохранившимися в архивах документами о норильском восстании. Они убедительно доказывают, что узники Горлага и не помышляли ни о каком “рывке” и разоружении дивизиона охраны, а страхи насчет связи по радио с Америкой просто смешны...*
О том, что послужило причиной забастовки в 5-м лаготделении Горлага, расскажем словами заместителя прокурора Норильлага тех лет Е.В.Павловского [Е.В.Павловский. Письма в Норильское общество “Мемориал”.] и бывшего заключенного этого лаготделения В.Н.Третьякова[В.Н.Третьяков. Письма А.Б.Макаровой.]. Версия первого официальна, это взгляд на события извне, у второго — изнутри, из зоны. Из письма Е.В.Павловского известно, что “...в конце мая 1953 года начальник караула сержант Дьяков днем шел проверять посты-вышки вокруг 5-го лаготделения. На крыльце барака в зоне заключенные стали смеяться над ним, выкрикивать “ты сталинский ублюдок”, оскорблять, ругать его. Тут Дьяков психанул, дал очередь из автомата по заключенным. Было убито 3 и ранено 7. Этот случай послужил сигналом к восстанию всех заключенных 5-го лаготделения, в котором содержалось 5 тысяч человек”[Е.В.Павловский. Виновата тревожная память. “Норильский Мемориал” № 2, 1991 г.].
В книге Е.Грицяка, на с.112, о том же событии рассказано так: “25 мая 1953 года в 5-м лаготделении был открыт огонь из автомата по группе заключенных, которые находились у жилого барака. Из них 6 человек были ранены и один убит...”[Е.Грицяк. История норильского восстания (краткая запись воспоминаний). “Смолоскип”, Балтимор-Торонто, 1980 г.]
В воспоминаниях Г.Климовича о том же: “На завалинке барака сидели лагерники, провожая взглядами колонну женщин, шедшую с работы, пели под аккордеон народную украинскую песню “Як на гoрi тай женцi жнуть”. Начальнику конвоя поведение этих лагерников показалось вызывающим, и он дал по ним прицельную автоматную очередь. Четыре человека были убиты наповал...”[Г.Климович. Восстание в Горлаге. “Независимая газета” № 107, 11 сентября 1991 года.]
Разночтения вызваны, очевидно, тем, что в мае 1953 года и Е.Грицяк, и Г.Климович были заключенными 4-го лаготделения (в нескольких километрах от 5-го лаготделения) и непосредственными очевидцами событий быть не могли, как, скажем, В.Н.Третьяков, на глазах которого это произошло. Вот его воспоминания: “С десятого марта 1953 года меня отправили в 5-ю зону Горного лагеря, до этого полгода сидел в изоляторе за отказ от общих работ. В 5-м лаготделении я работал поваром. Пятая зона — бараков 40, с одной улицей, располагалась между кирпичным заводом и оцеплением Горстроя, на западной окраине города, впоследствии там была железнодорожная станция на Талнах. Я опишу день 26 мая 1953 года. Весна была ранняя, уже ходили в легком одеянии. Вечером я получил продукты со склада и пригнал лошадку с телегой к конюшне. Было часов 7 вечера. Недалеко стоял барак крайний — его специально отвели для освобождающихся: недели за две до освобождения людей переводили сюда из 1-й, 2-й и 4-й зон. Я пошел навестить знакомого по Медвежке Ивана Мосина, который на днях освобождался, и заодно поглазеть на женщин: их привели, человек 300, в ночную смену на КиБЗ33 (КиБЗ — кирпичные и блочные заводы управления подсобных предприятий в Норильске.), и они стояли у вахты, от барака метрах в 20-25. На крыльце барака и возле собралось сотни четыре мужчин, кажется, звучала гармонь. У некоторых среди женщин были знакомые, родственницы или односельчанки, они переговаривались. Мы с Иваном сидели в бараке у окна друг против друга; рядом с ним, ближе к окошку, парень ел овсяную кашу из котелка. Был он без рубахи, я еще похвалил его спортивное телосложение. Вдруг прозвучала автоматная очередь, длинная, я успел услышать хлопки по окну и заметить три или четыре пулевых отверстия, с лучами, побежавшими по стеклу. Парень, евший кашу, вскрикнул, схватившись за раненую руку, помню — левую. Опрометью я выскочил на крыльцо, перепрыгнув двух-трех лежавших и услышав несколько кричавших раненых. Я побежал вслед за толпой к своей кухне... Да и на кухне было страшно: три пули влетели в окно с вышки и ударились в обмуровку котла, близко одна от другой. Некуда деться было и на кухне: стены-то дощатые, засыпаны опилками, а убойную силу ружейной пули здесь, конечно, все знали.
Из бани вышли шесть офицеров (штабы были вынесены за зону, а при бане оборудовано несколько кабинетов, где они принимали зэков). Их начала было разъяренная толпа толкать. Положение спас тот самый парень с раненой рукой, о котором я рассказывал выше. Мимо как раз несли к санчасти раненых и убитых. И до сих пор я помню его властные слова: “Не троньте эту свору во имя наших несчастных товарищей”, — он указал на проносимые мимо жертвы.
Начальство бегом бросилось на вахту. На забор изолятора под свист и улюлюканье карабкался надзиратель Мартынов по кличке “Змей Горыныч” (все знали, что он и на собственную жену писал заявление, дескать, “ведет антисоветские разговоры”).
Через полчаса компрессорная Горстроя стала давать длинные гудки. Над двухэтажным бараком появился большой черный флаг, были флаги и на башенных кранах. По запретке — коридору между зоной и оцеплением Горстроя — стояли кучки солдат, появились и “синепогонники” — охрана лагеря ИТЛ (нас охраняли “красные”). На крыше штаба и на вышках устанавливали “максимы”. Солнце уже не садилось, было жутко, тревожно. На кухне мы все делали молча, автоматически. На другой день с утра по радио зазвучали призывы выходить на работу, а потом — за зону. Целый день во дворе штаба жгли бумаги...”[В.Н.Третьяков. Письма в Норильское общество “Мемориал”.] (Кстати, почти дословно вторит ему Б.А.Шамаев из 3-го лаготделения: “В течение 1, 2 и 3 июня оперработники Воронцов и Калашников, как указывалось в заявлениях дневальных опергруппы заключенных Бузинского и Айвозьяна, выносили из жилой зоны и даже сжигали в бараке № 28 множество каких-то документов”[Б.А.Шамаев. Письма А.Б.Макаровой.]. Готовились к тому, что на время покинут зону?)
Расстрелу 26 мая в 5-м лаготделении уделено больше внимания, потому что именно он стал поводом для начала забастовки. Ни ночная, ни утренняя смена заключенных на работу не вышли. Практически сразу поддержали мужчин женщины из 6-го лаготделения. Ночная смена 26 мая возвратилась в лаготделение и закрыла ворота, не выпустила утреннюю смену из зоны. А узнав о том, что бастующим вдвое уменьшается норма питания, женщины решили объявить общую голодовку: баланду вылили на землю, двери кухни забили досками крест-накрест. Вероятно, решение это было принято опрометчиво: ослабевшие от голода женщины — паек и без того был совсем невелик — во время забастовки лежали на нарах в своих бараках. Выдержать испытание оказалось очень трудно. Голодали женщины 7 дней36, по другим воспоминаниям — даже 10 дней[И.Сметонене (Мартинкуте). Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1990 г.).]
Первые выводы, которые можно сделать, сопоставив даты и факты: норильское восстание началось стихийно и не одновременно. 4-е лаготделение (3,5 тысячи человек) и оставшиеся в оцеплении Горстроя 1,5 тысячи заключенных отказались от работы 25 мая, после убийства Эмиля Софроника. 5-я и 6-я зоны забастовали в ночь с 26 на 27 мая — после расстрела Дьяковым заключенных в жилой зоне 5-го лаготделения (есть также сведения об убийстве женщины — заключенной 6-го лаготделения Горлага — “при попытке побега”: она подошла к запретке высыпать из ведра золу[Л.Ф.Суховеева-Волчанская, Я.В.Малевич, И.Улинаускайте. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1990-91 гг.).]). Что касается 1-го лаготделения, то оно включилось в забастовку лишь во второй половине дня 1 июня, а каторжане (3-е лаготделение Горлага) — 4 июня, после инцидента у штрафного изолятора и расстрела заключенных в жилой зоне. Легенда об одновременном начале забастовки, якобы с разницей в несколько часов, не подтверждается, она была выгодна, скорее всего, “усмирителям” для доказательства умысла, заранее спланированного “антисоветского мятежа”.
Поводом послужили убийства лагерников солдатами охраны, стрельба по жилым зонам лагерей, провокации оперативно-чекистских отделов, решивших “организовать” восстание с целью выявления и изоляции активных лагерников. Тогда, в 1953 году, лучше многих других понял это заключенный 1-го лаготделения Иван Стефанович Касилов и сделал вывод: “Ни в одном из лаготделений Горлага заключенные не бастовали по собственной инициативе, а были втянуты в “волынку” при помощи мерзких провокаций и неприкрыто оголтелых террористических актов со стороны работников МВД”[37 Г.Климович. Восстание в Горлаге. “Независимая газета” № 107, 11 сентября 1991 года.].
Глубинные же причины норильского восстания — в бесчеловечном режиме особорежимного лагеря, вызвавшем массовый протест заключенных.
Предыдущая глава Оглавление Следующая глава