С ПРИХОДОМ в июле минувшего года на норильское телевидение «тундровика» Сергея Лузана наш домашний экран, как мне кажется, словно расцвел. Появились на нем и сочная зелень летней тундры, и сверкающая на солнце голубизна застругов, и лазурь таймырских озер. Однако выигрыш не только в этом. Тундру и раньше показывали на телеэкране. Но одно дело, когда на ее тружеников в поисках экзотики наседают журналисты-гастролеры, проявляющие к ним напускное любопытство — то назойливо-восторженное, а то и снисходительно-ироническое. А совсем другое, когда (рассказывает об этом телевизионный журналист, пропустивший суровый тундровый быт через собственное нутро.'
Ведь целых одиннадцать лет провел Луэан в далекой охотничьей избушке. И вовсе
не по методу «журналист меняет профессию», а для того, чтобы, простите за такое
выражение, на собственной шкуре испытать крутую, лишенную малейшего комфорта
романтику полевой жизни (ну и, чего греха таить, подзаработать на промысле
песца), Вот и, вернувшись на круги своя, обогатил' он телевизионные программы
тематикой, для многих норильчан ставшей открытием. Они, эти передачи, заставили
задуматься: где же мы, собственно, живем? Почему здешние места сплошь и рядом
наречены долганскими названиями? Чем она живет и дышит — эта окружающая нас со
всех сторон тундра?
И это очень даже кстати. Ведь Норильску, столь активно изъявлявшему желание
войти в состав Таймырского автономного округа, попросту грешно «городскими
стенами» отгораживать себя от опоясывающей его аем(- ли, ее обитателей с
самобытным и древним их фольклором, шаманством, своеобычным прикладным
искусством. Изолироваться от нее — себя обкрадывать. Уедем «на материк», там
ведь ничего этого не будет. Передачи Сергея Лузана помогают нам, если и не
непосредственно, то хотя бы через телеэкран приобщиться к диковинному, по-
своему прекрасному миру...
ОДНАКО на сей раз о другом хочется поразмышлять. Глубоко взволновали меня две передачи (точнее, одна передала в двух частях) того же Лузана, посвященные уже не тундре, а сугубо норильской, если точнее — норильлаговской теме. Это «Камень на площади» из телевизионного цикла «Люди ГУЛАГа».
Нет среди шести героев телеочерка политических ратоборцев, восставших против сталинского режима и поплатившихся за это годамн гулагоасксй Голгофы. Для этого, для осознанной политической борьбы, были они слишком уж молоды. Даже самый старший среди ним 32-летний лидер норильских гулаговвцев Митрофан Петрович Рубеко, и то был брошен в Соловки студентом, тогда как Вилису Карловичу Траубергсу, другому действующему лицу «Камня на площади», к моменту аресте едва стукнуло шестнадцать...
Нет, величие их в другом — в страданиях, которые их не сломили, в унижениях, через которые прошли, сохранив в себе и чистоту, и человеческое достоинство. И, конечно, достойны они не только сострадания, но и глубочайшего уважения, любви нашей. Ибо жизнь, выпавшая на их долю, была совсем иной, даже отдаленно не похожей на жизнь сегодняшнюю. То был особый, пропитанный кровью, потом и слезами, жесточайше изолированный мир — со сторожевыми вышками, овчарками, бункерами, куда сбрасывали расстрелянных, скончавшихся от голода, холода и болезней. Это был мир черно-белый, лишенный света, красок и надежд. Эти люди, последние из оставшихся а живых свидетели страшной трагедии, разыгравшейся не где-нибудь, а на здешней, на норильской земле.
Чтобы «разговорить» их, заставить вернуться, пусть и мысленно, в эти дантовы круги ада (вспоминать об этом ой как больно, по себе знаю) — для этого от авторов передачи потребовалось не только знание прошлого, но и немало чуткости, человеческого такта. Незаметно для зрителя, но внимательно э всматриваются они а своих героев, стремясь увидеть отпечаток времена на лицах.
КАКОЙ ЖЕ отпечаток оставило пережитое на лице, например, Анастасии Стасьевны Пасечной или, скажем, Ядвиги Викенетьевны Малевич, оказавшейся в оккупированной немцами Белоруссии и в 1945-м приговоренной к расстрелу? Живет в скромно обставленной квартире, как и все, ходит по улицам и магазинам — вроде бы ничего примечательного. А вот она раскрывается, со слезами на глазах вспоминает погибших в лагере подруг, каторжный труд на рытье котлована того самого дома на Октябрьской площади, где расположен сейчас магазин «Москва». Потом бережно, будто сокровище, достает из шкафа салфетки, маленькие вышитые скатерти — единственные украшения убогого житья в женском бараке... «Это время ненавижу, — говорит она, — и... люблю. Ведь молодость / человека одна. Жили мы очень дружи», никого не подставляли, а если та заболеет, последний кусок хлеба отдавали».
Куда в более суровой тональности, хотя и вез малейшего пафоса прозвучали воспоминания Андрея Михайловича Любчеико и Матеюса Дудутиса. «Когда утром нас в окружении конвоя и полуголодных псов выводили на работу, — рассказывает Дудутис, — всякий раз колонну останавливали у ворот, чтобы посмотрели мы на валяющиеся там трупы приконченных стражей беглецов...».
Если в телевизионном сериале Игоря Шадхана «Снег — судьба моя» далеко не всегда был соблюден эмоциональный баланс между человечностью и аналитической жесткостью (а пользу последней), то создателям «Камня на площади» удалось, как мне кажется, раскрыть такие глубины боли, страданий, добра, которые можно воспринимать сердцем только а том случае, если полюбишь человека, портретируемого на экране.
В телевизионном очерке все наполнено смыслом, все имеет свой «звук» и даже слова не столь важны, потому потому что важны интонации, эмоции, выражение глаз, ритм, музыка и, конечно же, великолепный, связанный скорбной поэзией изобразительный ряд.
К чести режиссера Михаила Талайса и оператора Сергея Айрапетова, Норильск они показали одновременно и весьма узнаваемо, но в каком-то новом, я бы сказал, фантасмагорическом ракурсе. Старые здания, сохранившиеся лагерные сооружения, угрюмые развалины, колючая проволока и вдруг— прекрасная метафора: дома на Гвардейской площади (кстати, возведенные гулаговцами, объятые серебристым морозным туманом, вдруг поднимаются ввысь и, словно облака парят над ночным городом. И, странное дело, эта промерзшая, стылая визуальная среда, в которой не то что людям, даже камням холодно, не угнетает, а, напротив вызывает у нас, телезрителей, светлую грусть и умиротворение, как при постижения жизни...
И еще за одно я похвалил бы авторов телеочерка — за мужество. Почему? Потому что тема сталинских репрессий давненько уже вышла из моды. Дело в том, что мода, по крайней мере в духовной сфере, всегда вульгаризация. И всегда она мстит своим кумирам. Помню, было время, когда почти в каждой общежитской комнате висел портрет Хемингуэя. Теперь о нем, к нашему стыду, почти что забыли. А какие очереди выстраиваись на улицах за каждой новой пластинкой Высоцкого, потом Розенбаума! Теперь их диски, уцененные, лежат в общем ящике в магазине «Калайдоскоп-33». С каким любопытством еще лет шесть тому назад хватались за каждое опубликованное произведение наших лагерных летописцев Солженицына или Шаламова, а сейчас...
HО ОДИН УПРЕК, довольно существенный, все-таки не могу не предъявить Сергею Лузану. Для надобилось ему выстраивать драматургию передачи на противопоставлении бывших политзаключенных комсомольцам-добровольцам 56-го? Вопрос, кому же из них должен быть воздвигнут памятник на Гвардейской, сквозной нитью проходит через весь очерк. То кто-то доказывает, что дома, возведенные гулаговцами, мол, куда прочней, чем те, которые построили посланцы комсомола, то кто-то вспоминает о пустяковой обиде, нанесенной кем-то из них. Но ведь всё ясно, как божий день.
Камень на месте будущего монумента закладывали во времена Брежнева. И, кажется, , делали это в честь комсомольцев-добровольцев. О ГУЛАГе тогда вообще нельзя было ни писать, ни вспоминать. Но теперь, когда настали иные времена, и так, без всяяких дискуссий, понятно: надпись конечно же, должна быть отнесена к тем, кто и в самом деле пришли сюда (вернее, не пришли, а были доставлены) первыми. Они строили здесь город (до улицы Севастопольской),заводы, цеха.
А что до норильчан, прибывших сюда комсомольским десантом 56-го, то и они, как говорится, хлебнули горя и невзгод. Помните легендарный «Шанхай», бараки, доставшиеся им в наследство от лаготделений, палаточный городок на Талнахе, где намертво примерзали к брезентовым платкам, куда не вертолетах привозили буханки хлеба, которые даже топором нельзя разбить. А разве мало было среди комсомольцев подлинных, неунывающих романтиков?
Противопоставление здесь абсолютно неуместно но еще и по той причине, что те и другие, и бывшие узники, и посланцы комсомола, дружно работали плечом к плечу на строительных площадках, на рудниках, металлургических заводах.
ПОСЫЛ телевизионного очерка, по-моему, должен был заключаться а другом — в том, что памятник первостроителям, жертвам сталинского геноцида в Норильске, конечно же, должен быть возведен. Не в пример другим заполярным городам, где такие монументы уже установлены, у нас не сделано ничего. Полнейшая сказать, патологическая потеря исторической памяти плюс вопиющее неуважение к острожникам, здесь погребенным, и оставшимся в живых. Сколько на всевозможных административных уровнях совещаний-заседаний, на которых весьма даже заинтересованно, чуть ли не с пеной у рта, дискутировались одни и те же проблемы: в каком месте, какой именно формы и высоты должен быть сооружен монумент первостроителям — жертвам политических репрессий; как лучше спланировать и оборудовать братское кладбище иа склоне Шмидтихи, на каком именно месте разместить домик Урванцева (тоже, мак известно, испытавшего на себе костлявый кулак коммунистической Немезиды). А что же в итоге?
Домик Урванцова упрятали во дворе за «Цыплятами табака». Об уже принятоерешение Домик Урванцева упрятали во «Цыплятами табака». Об уже принятом к осуществлению эскизе монумента, долженствующего возвышаться на дороге Алыкель — Норильск, попросту забыли. На лагерном погосте под горой Шмидте как валялись человеческие кости, так и валяются. А камень на Гвардейской площади за четверть века с лишним до памятника так и не дорос...
Один из мудрых сказал: когда ослабевает влияние исторической памяти, традиции, тогда немедленно оживает и устанавливает диктат первобытная орда. Боюсь, что этот процесс уже набирает силу...
Гунар Кродерс.
Заполярная правда 24.02.1994